Автор: Татьяна ПАНЧЕНКО
Опубликованное информагентством КазТАГ сразу после праздников интервью помощника генерального прокурора РК по «делу Аблязова» наделало много шума. Своими громкими, но весьма противоречивыми заявлениями Сакен Ихсангалиев всех в конец запутал. С одной стороны, по словам прокурорского помощника, возвращения Мухтара Аблязова и его соратников никто ждать не собирается, с другой – он намекает, что якобы кое-кто из беглецов хочет вернуться и ведет переговоры со следственной группой.
More...
Если прокурор давал интервью КазТАГ, чтобы ускорить возвращение разыскиваемых на Родину, то в чем смысл этого шага? Почему он не дождался успешного завершения переговоров с ними? А если переговоры реально ведутся, то зачем о них кричать в прессе, ведь прежние руководители БТА, которые якобы препятствуют своим бывшим подчиненным вернуться в Казахстан, могут еще больше препятствовать?
В общем, логика помощника генпрокурора сродни логике блондинок. Разобраться в том, что на самом деле хотел сказать прокурор, мы попросили известного адвоката, защищающего в Казахстане интересы бывшего председателя совета директоров «БТА Банка», Салимжана Мусина.
Ох уж эта преюдиция!
- Салимжан Альмуратович, в своем интервью помощник прокурора заявил, что адвокаты, защищающие интересы банкиров, то есть Вы в том числе, «сами осознают необоснованность своих претензий». Вы осознаете? И еще он сказал, что ваши подзащитные «пытаются через своих адвокатов влезть в судебный процесс»...
- «Влезть»? Я бы не стал употреблять столь крепкие выражения. Я исхожу из своего личного опыта, из своих знаний и из казахстанской правоприменительной практики, с которой мне приходилось сталкиваться. А в ней есть масса примеров, когда суды проводят заочные судебные разбирательства в отношении лиц, находящихся за пределами Казахстана, так же заканчивается предварительное расследование, дело отправляется прокурору, прокурор их предает суду, а суд уже в заочном порядке рассматривает эти дела. Законы позволяют таким образом поступать.
- Почему же в отношении Вашего клиента так не поступают?
- И у меня возникает этот же закономерный вопрос. Есть же эпизоды, относящиеся к Аблязову, расследованные от А до Я. Почему они не направлены в суд? У меня есть одно объяснение: именно с той целью, чтобы не дать возможности моему клиенту активно защищаться в открытом судебном процессе. Но, с другой стороны, получается двусмысленная ситуация. Значит, в отношении Аблязова обвинения в этой части не нашли своего подтверждения, соответственно, будут еще какие-то следственные действия? А с какой целью тогда дело выделяется в отдельное производство?
- Почему Вы так настойчиво добиваетесь разрешения принять участие в процессе?
- Я уже объяснял по этому поводу, что есть такое понятие как «преюдиция». Это когда вступивший в законную силу приговор обязателен для всех государственных органов, организаций и граждан в отношении как установленных обстоятельств, так и их правовой оценки.
Мне приходилось сталкиваться с такой ситуацией, когда таким образом дела искусственно дробятся, а затем, уже при рассмотрении уголовного дела в отношении другого лица либо по другим эпизодам, приговор по первому делу ложится в основу обвинительного приговора по второму, третьему и т.д. делам. Не принимая участия в рассмотрении первого дела, при рассмотрении второго, где фигурировал первый приговор, я ощущал свою полную беспомощность как адвокат.
Этот приговор вступил в законную силу, хотя там множество сомнительных моментов, против которых при непосредственном моем (либо другого адвоката) участии была бы приведена масса доводов. Возможно, даже суд прислушался бы к мнению стороны защиты и исключил бы их из числа доказательств, но, как говорится, дело сделано, приговор вынесен.
- Получается, нарушается право Вашего клиента защищаться?
- Считаю, что да. Сам руководитель следственной группы не отрицает того, что 12 человек, которые преданы суду, осуществляли свою так называемую преступную деятельность под руководством и в интересах в том числе Аблязова. И обвинительное заключение, и, по всей вероятности, материалы дела говорят о том, КАК это осуществлялось. Соответственно, эти лица, которые будут допрошены в суде, дадут какие-то показания по этому поводу: выполняли или не выполняли преступные указания, состояли или не состояли в ОПГ.
То есть в любом случае будут исследоваться обстоятельства, которые непосредственно касаются моего клиента, затрагивают его законные права и интересы. Но никто не будет задавать вопросы допрашиваемым лицам, никто не будет делать замечания по поводу проведенных экспертиз, полученных аудиторских заключений и других материалов. И доказательства, которые фактически в основном направлены против Аблязова, Жаримбетова и других участников, не преданных суду, получат в результате вынесения приговора по этому делу законодательное закрепление. Без критической оценки со стороны защиты и обвиняемых. Очень удобно с точки зрения обвинения!
- Но прокуроры ссылаются на закон...
- Есть ратифицированный Казахстаном Международный пакт о политических правах, где говорится, что лицо вправе участвовать в процессе, где затрагиваются его интересы, если не непосредственно, то хотя бы через своих адвокатов. Здесь, я считаю, нормы казахстанского уголовно-процессуального законодательства входят в противоречие с международными нормами.
Давайте спроецируем ситуацию на будущее. Состоится приговор по «делу 12-ти», вступит в законную силу, а затем Аблязов, допустим, будет предан заочному суду. И в этом заочном суде я, допустим, буду возражать против какого-либо заключения экспертизы, рассмотренного по первому делу. Приведу там массу нарушений, очевидных даже для самого суда. Но он ничего не сможет сделать, он будет обязан взять его за основу. За исключением некоторых нюансов судья по общему правилу ни на йоту не может оспорить те обстоятельства, которые доказаны приговором, вступившим в законную силу.
Дубинка в руках обвинения
- Сейчас будут судить 12 работников БТА, а больше 40 «пошли» по статье 65 УПК. Объясните, в чем тут суть.
- В данном случае механизм понятен. Закон позволяет за активное сотрудничество со следствием прекращать уголовное дело в отношении подозреваемого. Первоначально эта норма вводилась для того, чтобы разобщить группировки откровенно бандитской направленности, действовавшие в конце 90-х годов.
И на Западе это применяется, но там все проще: это договор безо всяких заблуждений по поводу того, что лицо раскаялось в совершении преступления. В этой части признаешься в преступлении — мы тебе не предъявляем обвинения по другой. Нет двуличия. Ясно, что это торг. В нашем же случае, я подозреваю, это больше похоже на ультиматум: либо ты принимаешь те условия, которые мы тебе предлагаем, и мы прекращаем дело, либо ты идешь под суд и получаешь немалый срок. Фактически это — дубинка в руках обвинения.
- Вас, как адвоката, не смущает, что на скамье подсудимых всего 12 человек, а так называемых свидетелей, переведенных из подозреваемых по 65 статье, более сорока?
- Правоприменительная практика должна быть едино-образной. Нельзя, допустим, в отношении трех человек прекратить по этим основаниям, а в отношении двух других — по тем же самым основаниям — направить дело в суд. Но ясно это будет только при детальном рассмотрении. То есть при нашем участии в процессе можно будет сравнить, почему в отношении Иванова-Петрова дело прекращено, а в отношении Сидорова — нет. Будет видно, что первые согласились на те условия, которые им предложили органы уголовного преследования: дали показания, формально признали вину... Люди просто устали бороться, я думаю. Это, конечно, настораживает.
- Г-н Ихсангалиев в своем интервью не ответил на вопрос, каким будет предстоящий суд — открытым или закрытым. Могут ли судебное следствие закрыть, скажем, по просьбе свидетелей по 65 статье?
- Суд уже определился, что дело будет рассмотрено в открытом режиме, потому что нет оснований его закрывать. Стороны имеют право некоторые заседания просить провести в закрытом режиме, но это должно быть очень мотивированное решение и аргументированное ходатайство, поскольку основания для принятия такого решения весьма ограничены. Однако из своего опыта я знаю, что суд может принять любое решение, которое будет очень трудно понять и обосновать с юридической точки зрения.
Нет прав у адвоката — нет прав у клиента
- В последнее время все чаще следователи и прокуроры пытаются оказать давление на адвокатов, в том числе требуя отнять у них лицензии. Это случайность или тенденция?
- Думаю, все это носит системный характер. Я подозреваю, что в каждом силовом ведомстве есть отдел по обобщению опыта, в том числе опыта работы адвокатов. И, соответственно, вырабатывают определенные методы борьбы с неугодными адвокатами. Конечно, им проще полностью исключить из дела того или иного адвоката. Таких адвокатов, как Данияр Канафин, мало — которые осознанно идут на конфликт, абсолютно обоснованный, юридически верный конфликт. Для этого нужна определенная смелость.
- Но может ли общество и сами адвокаты что-то противопоставить такому давлению?
- У нас ресурсы сильно ограничены: мы же обращаемся к начальникам тех, на кого жалуемся, — тем же прокурорам и судьям. В то же время апеллировать к международной общественности я считаю абсолютно допустимым. А почему нет? Казахстан провозгласил, что является членом мирового сообщества, мы члены ООН, в следующем году возглавим ОБСЕ. Это значит, мы взяли на себя обязательство соблюдать те нормы, которые действуют в этих международных организациях.
А там несколько иная картина, иное отношение к адвокату — как к равному участнику процесса. Никто там не додумается до того, чтобы перекладывать на адвоката те обвинения, которые предъявляются его клиентам. Как в том же интервью г-на Ихсангалиева: «...Адвокаты пытаются влезть в судебный процесс». Подразумевается, что мы являемся орудиями, нас используют, мы выполняем незаконные требования, чтобы помешать нашим славным правоохранительным органам? А о том, что адвокаты, руководствуясь законом, пытаются исполнить свой профессиональный долг, и мысли не допускается?
- Получается, будоражить наше общество бесполезно?
- Вовсе нет. Часто говорят: адвокаты себе хотят больше прав, нас критикуют, когда мы предлагаем внести изменения в законодательство и расширить возможности адвокатов. Но я всегда говорю: давайте забудем про адвоката и, используя терминологию бывшего министра юстиции Загипы Балиевой, вспомним о его величестве гражданине. Все права, которые мы требуем, в большей мере касаются того человека, которого мы защищаем. Если я лишен возможности обжаловать какое-либо решение, кто в большей мере пострадает? Я или тот человек, который обратился ко мне за правовой помощью? Это касается всех и каждого: нет прав у адвоката — нет прав у гражданина, обратившегося за юридической помощью. Все просто.
- А как Вы относитесь к так называемым допускам к секретным делам?
- В том виде, который предлагается Комитетом национальной безопасности, отрицательно. Тем более что это оговорено Уголовно-процессуальным кодексом, который по иерархии стоит гораздо выше закона о госсекретах и тем более инструкций, на которые ссылаются сотрудники этого ведомства. В кодексе четко оговорено: в случае необходимости у адвоката отбирается подписка о неразглашении. В случае нарушения подписки наступает в том числе уголовная ответственность.
Четко видно, что требование допуска нарушает нормы уголовно-процессуального законодательства. Это искусственно привнесенный механизм, который для них очень выгоден. Например, у меня нет допуска, у многих моих коллег, к мнению которых я прислушиваюсь, его тоже нет. Это, наверное, не случайно.
Рейдерство под лозунгом борьбы
- По Вашему мнению, последние многочисленные случаи задержания высокопоставленных чиновников — это борьба с коррупцией или попытка запугать общество?
- Я бы не стал говорить, что это попытка запугать общество. Но меня настораживает избирательность этой борьбы. Одно из моих последних дел показало, как это происходит: человек попадает в орбиту чьих-то интересов, и эти интересы носят явно не государственный характер. Речь идет в том числе и о том, что забирается бизнес под лозунгом борьбы с коррупцией.
Я лично не верю, что это носит системный характер, потому что... уж больно много людей получают от этой борьбы «удовольствие». Сегодня главные герои, ньюсмейкеры — это правоохранительные органы, идут ежедневные доклады, рапорты, пресс-релизы о достигнутых успехах на фронтах борьбы с коррупцией, чуть ли не соревнование между ведомствами! А ведь главной задачей этих органов является предотвращение преступлений, в том числе в этой области. Ведь каждое «громкое» дело — это фактическое признание того, что они эту работу провалили. Ведь, если бы профилактика преступлений была бы на должном уровне, не было этих дел. Коррупционер не получил бы доступа к власти, к государственным деньгам. Наибольшую угрозу для простых людей, как ни странно, представляют люди, облеченные властью. Какой ущерб может причинить обычный завскладом? Ладно, он похитит что-то, но вред будет нанесен не гражданам, а своему предприятию. А тот ущерб, который причиняют полицейские, работники акимата, — несоизмеримо больше. Посмотрите на наших детей, которые уже со школы знают, каким образом поступать «правильно», и я не думаю, что это опыт их родителей, — они уже все это знают из своей маленькой детской жизни.
- А Вы можете предложить свой рецепт искоренения взяточничества?
- Мне кажется, есть один действенный механизм, применимый в нашей стране. Это все просто делается. Например, многие из нас не согласны с решениями, которые принимаются в судах. У нас 16 областных судов. Если провести работу с 16 председателями облсудов, которые во многом определяют практику правосудия в этой области, — можно что-то изменить. Аналогичная система в полиции. Каждый начальник управления внутренних дел может навести порядок у себя в УВД, и не надо с каждым полицейским работать. Финансовая полиция имеет аналогичную структуру, Налоговый комитет... Нужно просто вызвать областных начальников и сказать: хватит, давайте работать — думаю, тогда это принесет реальный эффект.
- Как Вы оцениваете общую динамику законности в стране — в плюс она идет или в минус?
- Здесь двусторонний процесс. С одной стороны, гораздо меньше стало жалоб на противоправные действия сотрудников полиции, когда речь шла о пытках, избиениях, откровенных преступлениях. Есть определенный прогресс в этой части. С другой стороны, я полагаю, что наши суды выносят неоправданно жесткие приговоры. Не оспаривая их законность и обоснованность, могу сказать, что сроки наказания очень высокие, даже сравнивая с той же Россией. Известно, что после трех-пяти лет заключения человек абсолютно теряется для общества. Не зря говорят, что тюрьма никого еще не исправила.
Источник: Газета "Республика - деловое обозрение" №33 (168) от 04 сентября 2009 года
0 коммент.:
Отправить комментарий