Освобождение бывшего начальника одного из управлений кредитования бизнеса БТА Банка Вероники Ефимовой из-под стражи стало неприятным сюрпризом для Астаны.
Автор: Тимур АЗАМАТ
Уверенные в своей безнаказанности, казахстанские правоохранительные органы столкнулись с тем, что России законы соблюдаются гораздо строже. Возможно потому, что там есть возможность апеллировать к Страсбургу, как в обиходе называют Международный европейский суд.
Напомним, что Вероника Ефимова была задержана 3 июля 2009 года в Москве, когда садилась в поезд, отправляющийся на юг. Причиной для задержания стал запрос казахстанских властей, которые объявили ее членом ОПГ Мухтара Аблязова, якобы укравшего из казахстанского БТА Банка то ли 10, то ли 12 миллиардов долларов (цифры в выступлениях на эту тему казахстанских госчиновников до сих пор упоминаются разные).
То есть Вероника Ефимова просидела в тюрьме год, и только потому, что Страсбургский суд вынес решение запретить ее экстрадицию в Казахстан до рассмотрения ее дела, была освобождена под домашний арест.
Сегодня Вероника Ефимова на свободе и может свободно передвигаться в пределах Москвы и Московской области. Ей предстоит серьезно заняться своим здоровьем — у нее несколько серьезных заболеваний, в том числе диабет, и она сможет наконец встретиться со своей трехлетней дочерью, которая за год разлуки почти забыла мать.
О том, что она сама думает об истории, в которую попала, о предъявленных ей обвинениях и о времени проведенном в камере, наш с ней разговор сегодня.
Смотрите, кто всем этим рулит
- Вероника ...., как Вы можете в двух словах определить суть уголовного дела против сотрудников БТА банка?
- Это экономический передел на самом высоком уровне. Банк просто загубили, погубили, и мне неведомо, почему это сделали. По мере того как я знакомилась с материалами дела, мне все больше казалось, что это история, которая приснилась кому-то в страшном сне и ее необходимо было реализовать.
В общем, игрушки больших мальчиков, которые, видимо, не доиграли в войну в своем детстве. Самое ужасное в том, что эта игра ломает человеческие судьбы. И не только тех людей, которые были работниками банка, но и всех кто их окружает — жен, мужей, детей и других родственников. В расчет они просто не принимаются.
— Каким образом Вы оказались в эпицентре этой схватки?
- Как ни смешно это может звучать, но ответ простой — так сложилось. В обвинительных заключениях, которые выносились в период моего нахождения в следственном изоляторе Российской федерации в Москве, постановления о привлечении меня в качестве обвиняемой менялись неоднократно. Мне было непонятно даже, в связи с чем они менялись. Сначала инкриминировалась одна сумма хищения, потом она увеличилась, а в окончательном варианте, с которым я познакомилась, сумма уменьшилась. Непонятно, что вообще происходит и кто там как считает. Какие экономисты в погонах или при лампасах.
- Но кто-то же все-таки за этим стоит?
- За этим все-таки стоит фамилия Тимура Кулибаева. Связь эта прослеживается. Строго говоря, компания "Самрук-Казына" не является ни национальной компанией, ни государственной. По юридическому статусу это акционерное общество и лишь по позиционированию этой компании — вроде бы как близкая к государству. Когда работники следственного изолятора настолько расслабились, что перестали скрывать своих агентов, я узнала, кто работает по моему делу. Суть процесса можно описать, как сосредоточение серьезных активов республики в одном месте. Ну а там уже смотрите — кто всем этим рулит.
- Зачем Вы нужны этим людям?
- Первой и ключевой фразой постановления о привлечении меня в качестве обвиняемой была такая: «поскольку имела доверительные отношения с Мухтаром Аблязовым, работая с ним на прежней работе».
Я действительно работала в компании «Астана-холдинг», которая действительно создавалась Мухтаром Аблязовым, была его детищем и работала хорошо, пока ее не разгромили. Тогда, как известно, был конфликт с Рахатом Алиевым, и компанию просто казнили.
Я действительно уважаю Мухтара Аблязова как стратега, который всегда видит перспективу и просчитывает несколько ходов решения поставленной задачи, но это отношения менджера среднего звена и первого лица огромной махины БТА банка. В реальности же — и мне об этом отрыто говорили — я должна была просто подписать бумаги, которые появились в процессе проверки.
Все эти бумаги были сфальсифицированы и сделаны для того, чтобы опорочить человека, для того, чтобы назвать его вором, предателем и врагом государства и нации. Я на это никогда не пошла бы. Меня воспитали честным человеком.
Подпиши — и выйдешь!
- Как это происходило, можете рассказать?
- В марте 2010 года в следственный изолятор Москвы приехал из Казахстана начальник следственной группы господин Байков, который начал беседу в таких "мягких" интонациях, выражая сожаление, что мне приходится сидеть в тюрьме. Предложил поехать на Родину, где обещал оказать медицинскую помощь. Давал гарантии. Но когда я словам не поверила, тон разговора резко поменялся и принял угрожающий характер. Встреча наша закончилась криком, срывающимся на визг. Господин Байков клятвенно пообещал все равно привезти меня в Казахстан, где меня заставят подписать нужные им документы.
- Присутствовали ли российские следователи при этой беседе? Каков вообще был юридический статус этой встречи?
- Да. Присутствовал представитель МВД Российской Федерации. Во время этой встречи я потребовала, чтобы мне предъявили текст обвинения, поскольку все это время я находилась в изоляторе без предъявления обвинения. Но, как выяснилось, эта встреча носила неформальный характер, и никакого обвинения мне предъявлено не было. Более того, выяснилось, что даже протокол этой встречи не велся.
Вообще меня поразило, как много разговоров, которые велись при проведении моего расследования, не протоколировалось. И это очень неправильно, с моей точки зрения. Все должно фиксироваться и подписываться участниками. В реальности это не так, что наводит на мысль, что не все там чисто и не все честно. И уж точно противоречит законам, почитать которые у меня время было.
- Каковы были условия содержания ?
- Мне очень тяжело на эту тему говорить. И особенно тяжело говорить на тему оказания медицинской помощи, что для меня было крайне актуальным. Скажем так, медицинская помощь там не оказывается никакая.
Я содержалась в так называемых Печатниках, а потом меня перевели в так называемый стационар в Матросской тишине. Я теперь понимаю, почему Сергей Магницкий и Вера Трифонова погибли в Матросской Тишине. Фактически из-за халатности персонала.
Медицинским персоналом штат этого стационара не укомплектован совершенно. На мой вопрос начальнику изолятора, знают ли во ФСИН, что штаты не укомплектованы медработниками, он совершенно спокойно мне сказал, что "конечно, знают". А на просьбу поискать персонал заметил, что толку нет, все равно, дескать, сюда работать никто не идет.
Честно говоря, я до сих пор не понимаю, какие люди сейчас работают в местах заключения. Судя по моему опыту, большинство из тех, кто приходит на эту работу, хотят получить хотя бы мизерную власть над другими людьми, и они эту власть постоянно демонстрируют. Это проявляется в отношении, как к отбросам общества, хотя в следственном изоляторе содержатся люди, которые еще не признаны судом виновными. Это ведь стадия разбирательства. На фоне такого отношения даже не так сильно ощутимы бытовые проблемы.
- К Вам также относились как к виновной?
- Да, и точно также относились судьи. Мы подали примерно 200 жалоб по самым разным вопросам, но ни одна их этих жалоб не была удовлетворена. Меня просто пытались сломать, чтобы я согласилась поехать в Казахстан. А после нескольких судебных заседаний я слышала, как судьи звонили и отчитывались по поводу проведенного заседания и докладывали о том, что мера пресечения в виде содержания под стражей не изменена.
- Они очевидно опасались, что вы сможете покинуть Россию, как покинули в свое время Казахстан?
- Дело в том, что я уехала из Казахстана до того, как были возбуждены уголовные дела. Уехала на лечение. 12 февраля — через десять дней после национализации банка - у меня был инсульт, и меня госпитализировали. Врачи в Казахстане смогли поставить меня на ноги, но долечиваться я приехала в Москву, поскольку здесь центр нейрохирургии.
Конечно, в моей болезни сыграло свою роль особое обстоятельство. 23 февраля ко мне в палату в Алматы пришли два госчиновника высокого уровня. Это были замначальника КНБ и заместитель прокурора Республики Казахстан. Они мне представились, задавали мне вопросы. В тот момент отвечать мне на этих вопросы были крайне сложно — вокруг капельницы, катетеры, но мои собеседники смотрели на все это с улыбкой и спокойно так говорили: ну, вы же понимаете, что мы все про вас знаем и вы же понимаете, что в нашей власти сейчас перевести Вас тюремный изолятор и в нашей власти решение — будете ли Вы получать лечение или нет. Предложили подумать о престарелой матери и малолетней дочери.
Впоследствии этот разговор был использован портив меня же. Дело в том, что когда я заявила, что прошу о помощи Россию, потому что мне откровенно угрожают, это стало "аргументом" той стороны, которая настаивала на моем содержании в следственно изоляторе. Дескать, там я буду в большей безопасности.
- Есть ли запись этого разговора?
- К сожалению нет. Больница — не тюремный изолятор и она не снабжена камерами слежения. В палате не было врачей. Были только медсестры, которые следили за капельницами. Но в материалах одного судебного дела я видела представленные прокуратурой материалы, в которых были допросы моих лечащих врачей.
- У Вас не сложилось впечатления, что досье на Вас было заведено задолго до самой операции по захвату банка?
- Все может быть. Ведь в рамках первой компании по разгрому «Астаны-холдинга» я была для следственной группы как кость в горле, поскольку тогда нам инкриминировалась неуплата налогов, а я ведь фактически занимала должность главы ревизионного департамента. Эта должность предполагает отслеживание соблюдения налогового законодательства. И естественно я отстаивала налоговую правоту компаний группы в судах. И это было, скажем так, не в интересах следственной группы.
Именно тогда на меня было заведено специальное досье. Все было известно о моей семье, о моих родственниках, о моих родителях. Правда, халтурность работы наших правоохранительных органов проявилась даже в этом эпизоде. Например, следственная группа указала в досье, что в Алматы у меня проживает отец 1933 года рождения, а отец мой скончался уже 13 лет назад. Приходили и к моей маме, которая действительно живет в Алматы.
- Зачем?
- Пытались надавить, чтобы она каким-то образом повлияла на принятие мной решения о возвращении в Казахстан добровольно.
Свет в конце туннеля
- Что угрожает сейчас Вашим родственникам.
- Больше всего меня беспокоит судьба моей дочери. Это отдельная история. Меня задерживали восемь человек, а еще где-то на подхвате стояла бригада автоматчиков. Когда меня задерживали, ребенок был со мной. Но, видимо, ребят в погонах захлестнула такая эйфория, что "наконец поймали", что они не подумали совершенно о ребенке. В результате, когда встал вопрос об экстрадиции, и российский суд вынес решение о выдаче меня в Казахстан, появился вопрос: а где ребенок. Как я потом узнала, на поиски моей дочери были отправлены специальные люди. На сегодняшний день я с ней еще не виделась, несмотря на то, что расстались мы с ней год назад. Но в целях безопасности я не вижу свою дочь.
- Ей угрожает опасность?
- Я не исключаю какой-либо провокации.
- Ваша дочь также гражданка Казахстана?
- Да. В российском гражданстве мне отказано. У меня есть переписка между прокуратурой и ФМС России. Фактически я оказалась на территории Российской федерации абсолютно бесправной. Мне отказывали и в статусе беженца, и в статусе временного переселенца. Фактически Российская Федерация отгородилась от меня, как от лишней проблемы. Видимо, российские власти слишком дорожат своими хорошими политическими отношениями с Казахстаном. Конечно, не хочется ломать эти отношения из-за какой-то Ефимовой.
К сожалению, я понимаю, что в Казахстан мне возврата уже нет. Я хочу честно Вам признаться, положа руку на сердце, я бы действительно поехала в Казахстан и попыталась бы там доказать, что не виновата в том, в чем меня обвиняет, но я вижу, что взят курс на исполнение заказа в отношение меня, и ни о какой справедливости речь уже идти на может.
У меня не будет доступа к тем документам, которые могли бы подтвердить мою правоту и невиновность тех людей, которые находятся по судом и следствием в Казахстане. В декабре тем 12, которые были осуждены в Казахстане по делу БТА, оправдаться возможности не дали. И те вещи, которые люди говорили в свою защиту, просто не воспринимались судом. А как это происходит, я знаю уже не понаслышке. Когда судьи получили уже указания, они просто не слышат слов, не видят закона и принимают то решение, которое необходимо принять.
- Каково сейчас ваше правое положение? И каковы перспективы вашего дела?
- Фактически меня не выдали из России в Казахстан по решению Европейского суда (по его 39-му правилу), которое выносит запрет на выдачу меня в Казахстан до вынесения окончательного решения. То есть после выхода из СИЗО и всех судов для меня эта эпопея еще не заканчивается и сейчас будет необходимо представлять документы и материалы в Европейский суд. Надеюсь, там меня услышат и поймут, что обвинение надуманное, а дело — сфальсифицировано.
Я надеюсь, что Европейский суд действительно разберется. Пока я вижу, что это единственный суд, который заинтересован в человеческой судьбе. Я очень рассчитываю на справедливое разбирательство в Страсбурге, потому что погрязнуть дальше во всем этом я не могу — мне нужно заниматься воспитанием ребенка. Но сейчас отступать нельзя. Теперь уже просто необходимо не только увидеть свет в конце туннеля, но и доказать, кто есть кто и что есть что.
Вообще очень бы хотелось, чтобы люди в мантиях и люди в погонах все-таки задумались: они могут ведь в силу самых разных обстоятельств оказаться по другую сторону и тогда сами испытают на себе всю нечеловеческую мощь этой системы.
- Решения Европейского суда имеют авторитет для России?
- Думаю, да. Сейчас происходит процесс активной интеграции России в Большую Европу, и Россия вряд ли сможет проигнорировать решения суда.
То есть Вероника Ефимова просидела в тюрьме год, и только потому, что Страсбургский суд вынес решение запретить ее экстрадицию в Казахстан до рассмотрения ее дела, была освобождена под домашний арест.
Сегодня Вероника Ефимова на свободе и может свободно передвигаться в пределах Москвы и Московской области. Ей предстоит серьезно заняться своим здоровьем — у нее несколько серьезных заболеваний, в том числе диабет, и она сможет наконец встретиться со своей трехлетней дочерью, которая за год разлуки почти забыла мать.
О том, что она сама думает об истории, в которую попала, о предъявленных ей обвинениях и о времени проведенном в камере, наш с ней разговор сегодня.
Смотрите, кто всем этим рулит
- Вероника ...., как Вы можете в двух словах определить суть уголовного дела против сотрудников БТА банка?
- Это экономический передел на самом высоком уровне. Банк просто загубили, погубили, и мне неведомо, почему это сделали. По мере того как я знакомилась с материалами дела, мне все больше казалось, что это история, которая приснилась кому-то в страшном сне и ее необходимо было реализовать.
В общем, игрушки больших мальчиков, которые, видимо, не доиграли в войну в своем детстве. Самое ужасное в том, что эта игра ломает человеческие судьбы. И не только тех людей, которые были работниками банка, но и всех кто их окружает — жен, мужей, детей и других родственников. В расчет они просто не принимаются.
— Каким образом Вы оказались в эпицентре этой схватки?
- Как ни смешно это может звучать, но ответ простой — так сложилось. В обвинительных заключениях, которые выносились в период моего нахождения в следственном изоляторе Российской федерации в Москве, постановления о привлечении меня в качестве обвиняемой менялись неоднократно. Мне было непонятно даже, в связи с чем они менялись. Сначала инкриминировалась одна сумма хищения, потом она увеличилась, а в окончательном варианте, с которым я познакомилась, сумма уменьшилась. Непонятно, что вообще происходит и кто там как считает. Какие экономисты в погонах или при лампасах.
- Но кто-то же все-таки за этим стоит?
- За этим все-таки стоит фамилия Тимура Кулибаева. Связь эта прослеживается. Строго говоря, компания "Самрук-Казына" не является ни национальной компанией, ни государственной. По юридическому статусу это акционерное общество и лишь по позиционированию этой компании — вроде бы как близкая к государству. Когда работники следственного изолятора настолько расслабились, что перестали скрывать своих агентов, я узнала, кто работает по моему делу. Суть процесса можно описать, как сосредоточение серьезных активов республики в одном месте. Ну а там уже смотрите — кто всем этим рулит.
- Зачем Вы нужны этим людям?
- Первой и ключевой фразой постановления о привлечении меня в качестве обвиняемой была такая: «поскольку имела доверительные отношения с Мухтаром Аблязовым, работая с ним на прежней работе».
Я действительно работала в компании «Астана-холдинг», которая действительно создавалась Мухтаром Аблязовым, была его детищем и работала хорошо, пока ее не разгромили. Тогда, как известно, был конфликт с Рахатом Алиевым, и компанию просто казнили.
Я действительно уважаю Мухтара Аблязова как стратега, который всегда видит перспективу и просчитывает несколько ходов решения поставленной задачи, но это отношения менджера среднего звена и первого лица огромной махины БТА банка. В реальности же — и мне об этом отрыто говорили — я должна была просто подписать бумаги, которые появились в процессе проверки.
Все эти бумаги были сфальсифицированы и сделаны для того, чтобы опорочить человека, для того, чтобы назвать его вором, предателем и врагом государства и нации. Я на это никогда не пошла бы. Меня воспитали честным человеком.
Подпиши — и выйдешь!
- Как это происходило, можете рассказать?
- В марте 2010 года в следственный изолятор Москвы приехал из Казахстана начальник следственной группы господин Байков, который начал беседу в таких "мягких" интонациях, выражая сожаление, что мне приходится сидеть в тюрьме. Предложил поехать на Родину, где обещал оказать медицинскую помощь. Давал гарантии. Но когда я словам не поверила, тон разговора резко поменялся и принял угрожающий характер. Встреча наша закончилась криком, срывающимся на визг. Господин Байков клятвенно пообещал все равно привезти меня в Казахстан, где меня заставят подписать нужные им документы.
- Присутствовали ли российские следователи при этой беседе? Каков вообще был юридический статус этой встречи?
- Да. Присутствовал представитель МВД Российской Федерации. Во время этой встречи я потребовала, чтобы мне предъявили текст обвинения, поскольку все это время я находилась в изоляторе без предъявления обвинения. Но, как выяснилось, эта встреча носила неформальный характер, и никакого обвинения мне предъявлено не было. Более того, выяснилось, что даже протокол этой встречи не велся.
Вообще меня поразило, как много разговоров, которые велись при проведении моего расследования, не протоколировалось. И это очень неправильно, с моей точки зрения. Все должно фиксироваться и подписываться участниками. В реальности это не так, что наводит на мысль, что не все там чисто и не все честно. И уж точно противоречит законам, почитать которые у меня время было.
- Каковы были условия содержания ?
- Мне очень тяжело на эту тему говорить. И особенно тяжело говорить на тему оказания медицинской помощи, что для меня было крайне актуальным. Скажем так, медицинская помощь там не оказывается никакая.
Я содержалась в так называемых Печатниках, а потом меня перевели в так называемый стационар в Матросской тишине. Я теперь понимаю, почему Сергей Магницкий и Вера Трифонова погибли в Матросской Тишине. Фактически из-за халатности персонала.
Медицинским персоналом штат этого стационара не укомплектован совершенно. На мой вопрос начальнику изолятора, знают ли во ФСИН, что штаты не укомплектованы медработниками, он совершенно спокойно мне сказал, что "конечно, знают". А на просьбу поискать персонал заметил, что толку нет, все равно, дескать, сюда работать никто не идет.
Честно говоря, я до сих пор не понимаю, какие люди сейчас работают в местах заключения. Судя по моему опыту, большинство из тех, кто приходит на эту работу, хотят получить хотя бы мизерную власть над другими людьми, и они эту власть постоянно демонстрируют. Это проявляется в отношении, как к отбросам общества, хотя в следственном изоляторе содержатся люди, которые еще не признаны судом виновными. Это ведь стадия разбирательства. На фоне такого отношения даже не так сильно ощутимы бытовые проблемы.
- К Вам также относились как к виновной?
- Да, и точно также относились судьи. Мы подали примерно 200 жалоб по самым разным вопросам, но ни одна их этих жалоб не была удовлетворена. Меня просто пытались сломать, чтобы я согласилась поехать в Казахстан. А после нескольких судебных заседаний я слышала, как судьи звонили и отчитывались по поводу проведенного заседания и докладывали о том, что мера пресечения в виде содержания под стражей не изменена.
- Они очевидно опасались, что вы сможете покинуть Россию, как покинули в свое время Казахстан?
- Дело в том, что я уехала из Казахстана до того, как были возбуждены уголовные дела. Уехала на лечение. 12 февраля — через десять дней после национализации банка - у меня был инсульт, и меня госпитализировали. Врачи в Казахстане смогли поставить меня на ноги, но долечиваться я приехала в Москву, поскольку здесь центр нейрохирургии.
Конечно, в моей болезни сыграло свою роль особое обстоятельство. 23 февраля ко мне в палату в Алматы пришли два госчиновника высокого уровня. Это были замначальника КНБ и заместитель прокурора Республики Казахстан. Они мне представились, задавали мне вопросы. В тот момент отвечать мне на этих вопросы были крайне сложно — вокруг капельницы, катетеры, но мои собеседники смотрели на все это с улыбкой и спокойно так говорили: ну, вы же понимаете, что мы все про вас знаем и вы же понимаете, что в нашей власти сейчас перевести Вас тюремный изолятор и в нашей власти решение — будете ли Вы получать лечение или нет. Предложили подумать о престарелой матери и малолетней дочери.
Впоследствии этот разговор был использован портив меня же. Дело в том, что когда я заявила, что прошу о помощи Россию, потому что мне откровенно угрожают, это стало "аргументом" той стороны, которая настаивала на моем содержании в следственно изоляторе. Дескать, там я буду в большей безопасности.
- Есть ли запись этого разговора?
- К сожалению нет. Больница — не тюремный изолятор и она не снабжена камерами слежения. В палате не было врачей. Были только медсестры, которые следили за капельницами. Но в материалах одного судебного дела я видела представленные прокуратурой материалы, в которых были допросы моих лечащих врачей.
- У Вас не сложилось впечатления, что досье на Вас было заведено задолго до самой операции по захвату банка?
- Все может быть. Ведь в рамках первой компании по разгрому «Астаны-холдинга» я была для следственной группы как кость в горле, поскольку тогда нам инкриминировалась неуплата налогов, а я ведь фактически занимала должность главы ревизионного департамента. Эта должность предполагает отслеживание соблюдения налогового законодательства. И естественно я отстаивала налоговую правоту компаний группы в судах. И это было, скажем так, не в интересах следственной группы.
Именно тогда на меня было заведено специальное досье. Все было известно о моей семье, о моих родственниках, о моих родителях. Правда, халтурность работы наших правоохранительных органов проявилась даже в этом эпизоде. Например, следственная группа указала в досье, что в Алматы у меня проживает отец 1933 года рождения, а отец мой скончался уже 13 лет назад. Приходили и к моей маме, которая действительно живет в Алматы.
- Зачем?
- Пытались надавить, чтобы она каким-то образом повлияла на принятие мной решения о возвращении в Казахстан добровольно.
Свет в конце туннеля
- Что угрожает сейчас Вашим родственникам.
- Больше всего меня беспокоит судьба моей дочери. Это отдельная история. Меня задерживали восемь человек, а еще где-то на подхвате стояла бригада автоматчиков. Когда меня задерживали, ребенок был со мной. Но, видимо, ребят в погонах захлестнула такая эйфория, что "наконец поймали", что они не подумали совершенно о ребенке. В результате, когда встал вопрос об экстрадиции, и российский суд вынес решение о выдаче меня в Казахстан, появился вопрос: а где ребенок. Как я потом узнала, на поиски моей дочери были отправлены специальные люди. На сегодняшний день я с ней еще не виделась, несмотря на то, что расстались мы с ней год назад. Но в целях безопасности я не вижу свою дочь.
- Ей угрожает опасность?
- Я не исключаю какой-либо провокации.
- Ваша дочь также гражданка Казахстана?
- Да. В российском гражданстве мне отказано. У меня есть переписка между прокуратурой и ФМС России. Фактически я оказалась на территории Российской федерации абсолютно бесправной. Мне отказывали и в статусе беженца, и в статусе временного переселенца. Фактически Российская Федерация отгородилась от меня, как от лишней проблемы. Видимо, российские власти слишком дорожат своими хорошими политическими отношениями с Казахстаном. Конечно, не хочется ломать эти отношения из-за какой-то Ефимовой.
К сожалению, я понимаю, что в Казахстан мне возврата уже нет. Я хочу честно Вам признаться, положа руку на сердце, я бы действительно поехала в Казахстан и попыталась бы там доказать, что не виновата в том, в чем меня обвиняет, но я вижу, что взят курс на исполнение заказа в отношение меня, и ни о какой справедливости речь уже идти на может.
У меня не будет доступа к тем документам, которые могли бы подтвердить мою правоту и невиновность тех людей, которые находятся по судом и следствием в Казахстане. В декабре тем 12, которые были осуждены в Казахстане по делу БТА, оправдаться возможности не дали. И те вещи, которые люди говорили в свою защиту, просто не воспринимались судом. А как это происходит, я знаю уже не понаслышке. Когда судьи получили уже указания, они просто не слышат слов, не видят закона и принимают то решение, которое необходимо принять.
- Каково сейчас ваше правое положение? И каковы перспективы вашего дела?
- Фактически меня не выдали из России в Казахстан по решению Европейского суда (по его 39-му правилу), которое выносит запрет на выдачу меня в Казахстан до вынесения окончательного решения. То есть после выхода из СИЗО и всех судов для меня эта эпопея еще не заканчивается и сейчас будет необходимо представлять документы и материалы в Европейский суд. Надеюсь, там меня услышат и поймут, что обвинение надуманное, а дело — сфальсифицировано.
Я надеюсь, что Европейский суд действительно разберется. Пока я вижу, что это единственный суд, который заинтересован в человеческой судьбе. Я очень рассчитываю на справедливое разбирательство в Страсбурге, потому что погрязнуть дальше во всем этом я не могу — мне нужно заниматься воспитанием ребенка. Но сейчас отступать нельзя. Теперь уже просто необходимо не только увидеть свет в конце туннеля, но и доказать, кто есть кто и что есть что.
Вообще очень бы хотелось, чтобы люди в мантиях и люди в погонах все-таки задумались: они могут ведь в силу самых разных обстоятельств оказаться по другую сторону и тогда сами испытают на себе всю нечеловеческую мощь этой системы.
- Решения Европейского суда имеют авторитет для России?
- Думаю, да. Сейчас происходит процесс активной интеграции России в Большую Европу, и Россия вряд ли сможет проигнорировать решения суда.
0 коммент.:
Отправить комментарий