Самоцензура для журналиста – смерть

Известный российский тележурналист, автор и ведущий итогового выпуска новостей «24» на РЕН ТВ Михаил Осокин рассказал «Республике» о том, как ему и телеканалу, «лицом» которого он является, удается сохранять независимость от Кремля и говорить о вещах, не всегда приятных официальным российским верхам. 

 

Автор: Вера ИЛЬИНА

 

- Михаил Глебович, не так давно мир отметил Международный день солидарности журналистов. Как Вы считаете, в чем эта солидарность должна сегодня проявляться?
- Мне кажется, журналисты разных стран должны уделять больше внимания проблемам друг друга, больше писать о притеснении коллег, о нарушении прав человека. Чем больше мы об этом будем говорить, тем легче нам всем будет работать.
- Несомненно, вот, например, журналисты в Казахстане испытывают серьезное давление со стороны властей, неугодные издания закрывают...
- Я думаю, что для постсоветского пространства это общее явление. Люди (и журналисты в том числе) боятся высказывать свое мнение, боятся сообщать информацию, которая может не понравиться властям. И это — наследие нашего общего советского прошлого. Все мы привыкли к тому, что там ничего нельзя было, разрешалось только то, что было официально разрешено.
Что касается степени несвободы, то в разных республиках она может быть иной, связанной с тем, насколько авторитарен режим в той или иной стране. Но в той или иной мере несвобода есть везде. В том числе даже на Украине, где демократия и свобода, в общем-то, по сравнению с другими республиками, в значительной мере продвинулась вперед. И даже в той же Грузии.
- К слову, про Украину: недавно прошла информация о том, что там при Януковиче ситуация со свободой слова даже ухудшилась...
- Да в том-то и дело. Эти «цветы демократии» на постсоветском пространстве еще очень хрупки и нежны. Как только меняется власть — скажем, в сторону укрепления авторитарных традиций, мы сразу же видим возвращение к советскому прошлому.
- Каковы, на Ваш взгляд, основные угрозы для свободы слова в России?
- Мне кажется, главная угроза — это самоцензура, когда журналисты сами боятся что-то рассказывать. На самом деле есть много возможностей говорить о том, что происходит, в том числе и о том, что не нравится власти. Но, к сожалению, люди часто перестраховываются. Так уж жизнь приучила. А бороться с привычкой, конечно, очень трудно. Для того чтобы люди ничего не боялись, должна измениться вся обстановка в стране, вся атмосфера.
- Очень хотелось бы, чтобы изменилась политическая атмосфера в Казахстане. А как Вы можете оценить политику президента и лидера нации Нурсултана Назарбаева?
- Мне трудно судить со стороны. Конечно, много пишут об авторитарном режиме в Казахстане. Однако, по сравнению с соседними странами — с той же Киргизией, Таджикистаном, это островок стабильности в Средней Азии. Тут трудно сказать. А что населению-то больше нравится? Может, населению нравится такая власть — крепкая, но зато и стабильность в стране? Я имею в виду, скажем, простому народу. За стабильность часто, к сожалению, приходится платить ограничениями свобод.
- Но это не значит, что за права и свободы не надо бороться. Вот РЕН ТВ — один из немногих телеканалов в России, который не боится критиковать власть. Если не единственный. Поделитесь опытом — как удается проводить относительно свободную медийную политику в условиях, жестко регламентированных Кремлем?
- Честно говоря, я и сам этого не понимаю. Единственное объяснение — одному каналу по каким-то причинам разрешили вести себя не так, как другим. Этакое выпускание пара. Сюда можно привести иностранные делегации и показывать им, что в России тоже есть журналисты, работающие по западным стандартам, старающиеся быть объективными. Это единственное объяснение.
- То есть иностранцев водят к вам, как в заповедник, и показывают: «Вот, у нас господин Осокин говорит все что хочет»? Так все происходит?
- Ну типа того, да. Но, слава богу, что это есть! Я в данной ситуации предпочитаю не анализировать, а радоваться реальности, тому, что это существует.
- Главное — не сглазить!
- Да уж!
- Михаил Глебович, но наверняка какое-то давление все же происходит. Не может быть российского СМИ, куда не позвонят из администрации, сверху, не попросят о чем-то...
- Конечно, все бывает. Но поскольку это все-таки частный канал и владеют им частные компании и акционеры, скорее, речь может идти об ограничении каких-то экономических принципов, положений. Кто-то с кем-то дружит, кто-то с кем-то не дружит. По политике особо не трогают. Бывает, что ругаются, после эфира звонят. Но это ведь уже прошло в эфире! Допустим, сказали, что о том-то — не надо больше говорить. Но не могут же запретить говорить обо всем! Значит, в следующий раз можно рассказать о чем-то другом. Все предусмотреть невозможно, и на этом мы живем.
- А кто звонит и ругается?
- Мне лично не звонили. Это уровень высокого начальства. До меня это доходит уже в виде волн, откликов и пожеланий.
- Вы учитываете эти пожелания или стоите на своем?
- Исходя из того, что много о чем еще можно рассказать, я легко учитываю одно «пожелание», зато расскажу о десяти других. О чем, как я предполагаю, тоже не захочется услышать официальным лицам, но они об этом еще как бы не знают.
- Может, не совсем корректно давать оценку коллегам, но, например, какова степень несвободы на том же НТВ, где Вы раньше работали? Или на других федеральных телеканалах?
- Вы правы, конечно, с точки зрения корпоративной этики не очень этично обсуждать такие вещи. И я сам работал на разных каналах, и мои друзья трудятся на разных каналах. Так уж жизнь сложилась. Поэтому не хотелось бы говорить о других. Можно говорить о том, что наш канал действительно как-то несколько выделяется среди всех остальных.
- Если бы завтра Вас попросили вернуться на НТВ, Вы бы вернулись?
- Нет. Я бы остался на РЕН ТВ. Мне тут нравится. Здесь я встретил людей, с которыми работал раньше, единомышленников. И мне нравится формат, в котором я работаю — ночью, когда никто не беспокоит и можно спокойно подвести итоги дня.