Кризис в России серьезно ударил по популярности идеи «особого пути» и «великой энергетической державы, которая навязывает свои приоритеты Западу».
Автор: Вера ИЛЬИНА
Нынче в стране сильны тенденции сближения России с Западом, которые в значительной степени артикулирует президент Медведев, считает политолог Алексей Макаркин.
Обсуждая предстоящий 19—20 ноября саммит НАТО в Лиссабоне, некоторые российские эксперты предрекают возможность дискуссии на тему вероятного (в далеком будущем) вступления России в НАТО. Да и российский президент Дмитрий Медведев, как говорят в Кремле, едет в Лиссабон, чтобы донести до представителей альянса российские тревоги и стратегические устремления. О возможных сценариях развития взаимоотношений РФ с Североатлантическим альянсом рассуждает первый заместитель генерального директора Центра политических технологий Алексей Макаркин.
Европе и России пора определиться
— Алексей Владимирович, как вы думаете, может ли на саммите НАТО в Лиссабоне зайти речь о вступлении России в альянс?
- В НАТО Россия вступать не будет. Речь идет лишь о том, чтобы наметить пути стратегического сотрудничества России с альянсом, в том числе, возможно, в вопросах противоракетной обороны. В самом НАТО, как я понимаю, отсутствует общий подход к тому, что делать с этой сферой, допускать ли в нее Россию и насколько, как вообще воспринимать РФ — как потенциального противника или как возможного партнера. Известна позиция Ангелы Меркель, которая, с одной стороны, является сторонницей диалога с Россией, а с другой — призывает к осторожности и к тому, чтобы все делать поэтапно. Причем понятие «не спешить» относится, конечно, не к вступлению, а к проработке вариантов сотрудничества.
- Например, каких?
- Речь может идти о сотрудничестве в разных сферах — о приобретении Россией западных вооружений, которое уже началось, о взаимодействии (и оно уже идет) в афганской операции, где Россия, как и НАТО, заинтересована в том, чтобы в Афганистане сохранился светский режим и после ухода Запада там не восторжествовали вновь талибы. Идет политический диалог. Что касается вступления России в НАТО — это совсем другая история.
- Но такие предложения в адрес России косвенно звучали?
- Никто не говорит о вступлении России в НАТО как о задаче, которая может быть поставлена в реальной среднесрочной перспективе. Сейчас НАТО вообще не очень склонно к расширению. Приостановлены планы расширения за счет Украины и Грузии — потому что альянс не хочет портить отношения с Россией. Но это не значит, что НАТО хочет включить в себя РФ. Здесь есть проблемы с обеих сторон. В России многие воспринимают НАТО как враждебный блок, а в самом НАТО многие воспринимают Россию как государство, которое хочет восстановить империю и представляет угрозу для ряда членов самого альянса. То есть и Европе, и России надо определиться в отношении друг друга.
- Некоторые стереотипы, судя по тону последних международных встреч с участием Дмитрия Медведева, уже уходят в прошлое...
- Здесь важна сама постановка вопроса, причем реальная, на серьезном уровне, а не на уровне пропаганды: вектор, направление развития России. Куда мы идем, с кем себя идентифицируем, какие задачи ставим — не в прагматичном контексте, «сегодня-завтра», а в цивилизационном? Каковы стратегические цели России и планы на долгосрочную перспективу? Кто мы? Мы идентифицируем себя с Европой, хотим интегрироваться в современную цивилизацию, которая является западной, и при этом привнести в нее свои особенности или мы идентифицируем себя с Ахмадинежадом? Воспринимаем ли мы себя как европейско-евразийскую страну или как страну, альтернативную американскому влиянию? В этом контексте и рассматривается идея, что когда-нибудь Россия может вступить в Североатлантический блок — когда мы будем готовы, когда блок будет готов. Для этого сам альянс должен очень серьезно трансформироваться и переопределить свои задачи, должно измениться отношение к России со стороны целого ряда членов альянса. В частности, балтийских стран.
Главное — вектор движения
- О какой временной перспективе в контексте вступления РФ в НАТО может идти речь?
- Лет через 20, может быть. Вопрос о самой возможности членства в НАТО связан с определением вектора развития России. И постановка этого вопроса уместна в рамках экспертных дискуссий, обсуждений как идеи. А в практической плоскости, даже в масштабах какой-нибудь «дорожной карты», которую Россия хотела бы сделать по поводу отмены виз между РФ и ЕС, конечно, речь о вступлении не идет. Речь идет о векторе. Главное — направление движения.
- Некоторые аналитики говорят о том, что Медведеву в Лиссабоне все же придется отреагировать на предложение о вступлении, озвученное в сентябре в Брюсселе на совете министров иностранных дел НАТО...
- Это было очень условно, на уровне идеи. Предложение о вступлении делается в другом формате. Есть некая официальная процедура, после которой вырабатывается «дорожная карта». В Брюсселе речь не шла о приглашении к вступлению — там, насколько я понимаю, шла речь о возможности начать обсуждать идею. В 2007—2008 годах была невозможна даже идея обсуждения из-за войны с Грузией.
- И все же — как Медведев в Лиссабоне, на ваш взгляд, может прокомментировать эту ситуацию?
- Думаю, там не будет формулировок относительно вступления или отказа, но может быть подтверждение идеи цивилизационной общности. Это было бы сигналом, что у России и НАТО есть общая история, хотя и со своими особенностями, что стратегические интересы не противоречивы, что они готовы сотрудничать в самых разных областях, включая, возможно, и сферу ПРО.
Мир не стоит на месте
— Вы полагаете, Россия и Запад готовы к такому сотрудничеству? Тон высказываний Дмитрия Медведева, например, на недавней встрече с участниками Мюнхенской конференции, значительно отличается от тона Путина в 2007 году.
- Посмотрим. Кстати, кризис, который разразился в России, очень серьезно снизил популярность идеи «особого пути» и вообще антизападных идей, идею великой энергетической державы, которая навязывает свои приоритеты Западу. В связи с этим в России сейчас усилились тенденции к сближению с Западом. И эти тенденции в значительной степени артикулирует Медведев. Но я не противопоставлял бы его предшественнику, потому что слова Путина в 2007 году были сказаны совсем в другой ситуации. Когда, с одной стороны, нефтяные цены росли, с другой стороны, были планы скорейшей интеграции Украины и Грузии в Североатлантический блок и, наконец, решались вопросы о размещении третьего позиционного района ПРО США в Польше и Чехии. Сейчас все эти факторы или ушли, или их значение снизилось.
- Согласны ли вы с тем, что на Западе многие предпочли бы видеть в России в президентском кресле после 2012 года Дмитрия Медведева?
- Думаю, да. Просто на Западе имя Путина связано с мюнхенской речью, с другим периодом совместной истории. Конечно, Медведев как политик, провозгласивший модернизацию (которая в значительной степени была реакцией на кризис, на те процессы, которые происходят в экономической сфере), является для Запада очень интересным партнером по переговорам, Запад видит в нем человека, ориентированного на диалог. В то же время, думаю, Запад примет любой вариант решения проблемы-2012. Во-первых, потому что Запад не имеет реальных возможностей влиять на современную ситуацию в России, а во-вторых, любой российский президент будет учитывать объективные факторы. Например, то, что создать великую энергетическую державу в том формате, который был популярен несколько лет назад, просто невозможно.
Европе и России пора определиться
— Алексей Владимирович, как вы думаете, может ли на саммите НАТО в Лиссабоне зайти речь о вступлении России в альянс?
- В НАТО Россия вступать не будет. Речь идет лишь о том, чтобы наметить пути стратегического сотрудничества России с альянсом, в том числе, возможно, в вопросах противоракетной обороны. В самом НАТО, как я понимаю, отсутствует общий подход к тому, что делать с этой сферой, допускать ли в нее Россию и насколько, как вообще воспринимать РФ — как потенциального противника или как возможного партнера. Известна позиция Ангелы Меркель, которая, с одной стороны, является сторонницей диалога с Россией, а с другой — призывает к осторожности и к тому, чтобы все делать поэтапно. Причем понятие «не спешить» относится, конечно, не к вступлению, а к проработке вариантов сотрудничества.
- Например, каких?
- Речь может идти о сотрудничестве в разных сферах — о приобретении Россией западных вооружений, которое уже началось, о взаимодействии (и оно уже идет) в афганской операции, где Россия, как и НАТО, заинтересована в том, чтобы в Афганистане сохранился светский режим и после ухода Запада там не восторжествовали вновь талибы. Идет политический диалог. Что касается вступления России в НАТО — это совсем другая история.
- Но такие предложения в адрес России косвенно звучали?
- Никто не говорит о вступлении России в НАТО как о задаче, которая может быть поставлена в реальной среднесрочной перспективе. Сейчас НАТО вообще не очень склонно к расширению. Приостановлены планы расширения за счет Украины и Грузии — потому что альянс не хочет портить отношения с Россией. Но это не значит, что НАТО хочет включить в себя РФ. Здесь есть проблемы с обеих сторон. В России многие воспринимают НАТО как враждебный блок, а в самом НАТО многие воспринимают Россию как государство, которое хочет восстановить империю и представляет угрозу для ряда членов самого альянса. То есть и Европе, и России надо определиться в отношении друг друга.
- Некоторые стереотипы, судя по тону последних международных встреч с участием Дмитрия Медведева, уже уходят в прошлое...
- Здесь важна сама постановка вопроса, причем реальная, на серьезном уровне, а не на уровне пропаганды: вектор, направление развития России. Куда мы идем, с кем себя идентифицируем, какие задачи ставим — не в прагматичном контексте, «сегодня-завтра», а в цивилизационном? Каковы стратегические цели России и планы на долгосрочную перспективу? Кто мы? Мы идентифицируем себя с Европой, хотим интегрироваться в современную цивилизацию, которая является западной, и при этом привнести в нее свои особенности или мы идентифицируем себя с Ахмадинежадом? Воспринимаем ли мы себя как европейско-евразийскую страну или как страну, альтернативную американскому влиянию? В этом контексте и рассматривается идея, что когда-нибудь Россия может вступить в Североатлантический блок — когда мы будем готовы, когда блок будет готов. Для этого сам альянс должен очень серьезно трансформироваться и переопределить свои задачи, должно измениться отношение к России со стороны целого ряда членов альянса. В частности, балтийских стран.
Главное — вектор движения
- О какой временной перспективе в контексте вступления РФ в НАТО может идти речь?
- Лет через 20, может быть. Вопрос о самой возможности членства в НАТО связан с определением вектора развития России. И постановка этого вопроса уместна в рамках экспертных дискуссий, обсуждений как идеи. А в практической плоскости, даже в масштабах какой-нибудь «дорожной карты», которую Россия хотела бы сделать по поводу отмены виз между РФ и ЕС, конечно, речь о вступлении не идет. Речь идет о векторе. Главное — направление движения.
- Некоторые аналитики говорят о том, что Медведеву в Лиссабоне все же придется отреагировать на предложение о вступлении, озвученное в сентябре в Брюсселе на совете министров иностранных дел НАТО...
- Это было очень условно, на уровне идеи. Предложение о вступлении делается в другом формате. Есть некая официальная процедура, после которой вырабатывается «дорожная карта». В Брюсселе речь не шла о приглашении к вступлению — там, насколько я понимаю, шла речь о возможности начать обсуждать идею. В 2007—2008 годах была невозможна даже идея обсуждения из-за войны с Грузией.
- И все же — как Медведев в Лиссабоне, на ваш взгляд, может прокомментировать эту ситуацию?
- Думаю, там не будет формулировок относительно вступления или отказа, но может быть подтверждение идеи цивилизационной общности. Это было бы сигналом, что у России и НАТО есть общая история, хотя и со своими особенностями, что стратегические интересы не противоречивы, что они готовы сотрудничать в самых разных областях, включая, возможно, и сферу ПРО.
Мир не стоит на месте
— Вы полагаете, Россия и Запад готовы к такому сотрудничеству? Тон высказываний Дмитрия Медведева, например, на недавней встрече с участниками Мюнхенской конференции, значительно отличается от тона Путина в 2007 году.
- Посмотрим. Кстати, кризис, который разразился в России, очень серьезно снизил популярность идеи «особого пути» и вообще антизападных идей, идею великой энергетической державы, которая навязывает свои приоритеты Западу. В связи с этим в России сейчас усилились тенденции к сближению с Западом. И эти тенденции в значительной степени артикулирует Медведев. Но я не противопоставлял бы его предшественнику, потому что слова Путина в 2007 году были сказаны совсем в другой ситуации. Когда, с одной стороны, нефтяные цены росли, с другой стороны, были планы скорейшей интеграции Украины и Грузии в Североатлантический блок и, наконец, решались вопросы о размещении третьего позиционного района ПРО США в Польше и Чехии. Сейчас все эти факторы или ушли, или их значение снизилось.
- Согласны ли вы с тем, что на Западе многие предпочли бы видеть в России в президентском кресле после 2012 года Дмитрия Медведева?
- Думаю, да. Просто на Западе имя Путина связано с мюнхенской речью, с другим периодом совместной истории. Конечно, Медведев как политик, провозгласивший модернизацию (которая в значительной степени была реакцией на кризис, на те процессы, которые происходят в экономической сфере), является для Запада очень интересным партнером по переговорам, Запад видит в нем человека, ориентированного на диалог. В то же время, думаю, Запад примет любой вариант решения проблемы-2012. Во-первых, потому что Запад не имеет реальных возможностей влиять на современную ситуацию в России, а во-вторых, любой российский президент будет учитывать объективные факторы. Например, то, что создать великую энергетическую державу в том формате, который был популярен несколько лет назад, просто невозможно.
0 коммент.:
Отправить комментарий