Без реинтеграции - врежемся в стенку

После развала СССР его бывшие республики не изобрели нового способа производства сверхстоимости и создания национального богатства. Отсюда все беды и недопонимание народов и элит на постсоветском пространстве. 

 

Автор: Вера ИЛЬИНА

 

«Мы ничего не производим, и это квинтэссенция всей проблематики», утверждает председатель наблюдательного совета Института демографии, миграции и регионального развития Юрий Крупнов. Если не одуматься, странам неизбежно грозит коллапс, и не только экономический.

В конце прошлого года автор проекта Нового Среднего Востока, председатель наблюдательного совета Института демографии, миграции и регионального развития, председатель Движения развития Юрий Крупнов обнародовал доклад «Посткиргизская Центральная Азия — новые проекты развития». В нем автор предлагает ряд идей по развитию и модернизации Центральной Евразии в рамках строительства единого межцивилизационного пространства Нового Среднего Востока. Не скроем, проекты не то чтобы спорные, они, можно сказать, скандальные. Как же так, строили-строили 20 лет независимость, суверенные демократии, и вдруг опять в «совок»? Отнюдь, говорит автор. Но реинтеграция постсоветского пространства — единственный способ не допустить взрыва Центральной Азии.
Гигантский проект
- Юрий Васильевич, в докладе Вы утверждаете, что «черту над прошедшими 20 годами после развала СССР провели июньские события 2010 года на юге Кыргызстана». Но конфликты на постсоветском пространстве, и в частности в ЦА, имели место и раньше. Почему именно это событие выбрано вами в качестве переломного?
- Именно после этого события стала ясна вся хрупкость ситуации не только в самом Кыргызстане, но и во всем регионе. Причем я бы здесь не исключал и Россию. Стало понятно, что стабильность, казавшаяся достигнутой после развала СССР, гражданских войн и противостояния, по сути, иллюзия. И в этом плане показательно, что не только сами жители и элиты среднеазиатских стран, элита РФ, но и заокеанские партнеры очень серьезно испугались. США тоже вдруг увидели, что все может посыпаться в один момент. Июньские события совпали с 20-летием принятия декларации о государственном суверенитете РСФСР, которая положила начало развалу СССР. Это все и символически, и фактически показало, что, к сожалению, за 20 лет мы не создали нового стабильного пространства.
- Вы пишете о том, что «некритическое продолжение логики выживания, прикрываемой риторикой про «многовекторность», никуда не ведет, десятилетиями лишь накапливая и усугубляя проблемы, которые в любой момент могут взорвать и хаотизировать все постсоветское пространство». Но и Кыргызстан, и Казахстан исповедуют политику многовекторности и совершенно не собираются от нее отказываться. Легко ли будет убедить лидеров стран ЦА пожертвовать многовекторностью в угоду интеграционным процессам с Россией, о необходимости которых Вы говорите в докладе?
- На мой взгляд, неправильна сама формула или сама дихотомия — «либо с Россией, либо с другими государствами». Многовекторность — это не антироссийская направленность. Это попытка в ситуации «брошенности» выжить. В отличие от многих экспертов, которые расценивают многовекторность как антироссийскую линию, я бы рассматривал ее как вынужденную, когда не остается серьезных системных возможностей по кардинальному развитию государств. То есть многовекторность означает отсутствие системного проекта развития того региона, который я называю Новым Средним Востоком и который обречен быть либо в единстве, либо в бесконечной «балканизации».
- Проектом России, как Вы предлагаете, могла бы стать идея создания через интеграцию российской Западной Сибири, Средней Азии и Среднего Востока — Пакистан, Афганистан, Иран — в новый экономический макрорегион Новый Средний Восток. Речь идет о создании некоего единого государства?
- Нет, конечно. Ни в коем случае. Более того, не только по отношению к Ирану или Пакистану, но и по отношению к новым независимым государствам ЦА мы должны исходить из принципа сохранения национальных суверенитетов. Это безусловное, может быть, единственное достижение за последние 20 лет. Элиты, как бы мы их ни ругали, сумели выстроить некие национальные первичные государственности, и их надо бережно и тщательно сохранить. Но надо создавать то, что, собственно говоря, есть в том же Евросоюзе, в ЕЭС — большой единый рынок через продвижение таможенных союзов, развитие инфраструктур и комфортных правил для товарообмена. Мы должны создавать единое экономическое пространство при сохранении национальных суверенитетов.
- А как выглядела бы форма такого объединения?
- Это либо союз, если в жесткой форме, либо некое экономическое объединение по типу существующих в Латинской Америке, Европе и так далее. Как североамериканское торговое пространство. Это мягкая форма интеграции, ни в коем случае не уничтожающая национальный суверенитет.
- Но далее в докладе Вы говорите о том, что «Новый Средний Восток задает экспериментальное пространство для реализации другого проекта — построения новой большой страны, реинтеграции постсоветского пространства». Какие страны могли бы войти в это общее с Россией государство?
- Я бы все-таки исходил из того, что есть два государства, которые буквально обречены стать здесь лидерами. Это Кыргызстан и Таджикистан. В наибольшей мере именно они требуют серьезного большого проекта. В одиночку они будут выживать очень тяжело. С другой стороны, есть проблема Афганистана. И она не только серьезная угроза, но и форма и способ интеграции государств. Наркотрафик, экстремизм невозможно ликвидировать без кардинальной индустриализации Афганистана. Это общая задача — один Афганистан не справится. Присутствие иностранных войск в Афганистане не даст индустриализации. Проблему безопасности этой страны необходимо решать через ее экономический подъем.
Кстати, буквально в ноябре Европарламент проголосовал за новую стратегию по Афганистану, в ней предлагается очень интересный пятилетний план экономического подъема Афганистана. Наши государства могли бы присоединиться к ЕС и выступить вместе.
- Кстати, в том же Кыргызстане периодически выдвигаются идеи об объединении с Россией, но некими энтузиастами-одиночками, и эти идеи не воспринимаются всерьез...
- То, куда мы идем, — это не смешно. За всеми разговорами о «серьезном — несерьезном» стоит отсутствие какого-либо проекта. А в отсутствие проекта наступает хаос, мятеж, война и дестабилизация не просто отдельной страны, а, по сути, всей ЦА. Об этом говорил бывший директор Управления по наркотикам и преступности ООН Антонио Мария Коста — про идеальный шторм, который надвигается на Центральную Азию. Наркотрафик, который, безусловно, коррумпирует элиты и подрывает экономику всех стран северного транзита, то есть всю Среднюю Азию, и экстремизм, который в том числе питается наркотрафиком, в любой момент могут дестабилизировать не только Ферганскую долину, но и всю Центральную Азию. Когда жахнет, это будет не проблемой маленьких Кыргызстана или Таджикистана, а проблемой и Тюменской области, и России, и мира в целом. Еще Бжезинский назвал эти процессы «евразийской балканизацией», и она успешно наращивает свои темпы и объемы.

Коллапс ЦА неминуем?
- Вы предсказываете, что «в ситуации интенсивного роста плотности населения в Таджикистане и Узбекистане инерционное продление существующей ситуации приведет к неминуемому коллапсу региона ЦА в целом». Как это будет выглядеть и когда это может случиться?
- Очень простой для понимания момент. Пороховым погребом всей ЦА сегодня является Ферганская долина. 314 человек на квадратный километр в условиях серьезнейших ограничений по воде и земле — это физически неминуемая ситуация взрыва, который рано или поздно произойдет. Посмотрите карты плотности населения Евразии — там видно, что такое Ферганская долина. Это самая черная точка — даже чернее, чем тихоокеанское побережье Китая. Это действительно, с одной стороны, благословенное место, но, с другой — гигантский взрывной потенциал для всей территории.
Но это при условии, если мы ничего не будем делать. Если не будем делать водные проекты, строить новые города, например выстраивать мощнейшую агломерацию вокруг Худжанда. Если не будем выстраивать новый город и развивать промышленность на базе той же свободной экономической зоны, которая находится на севере Таджикистана. Если не будем поднимать Ош, помогать Узбекистану поднимать промышленность и аграрную систему...
То есть если мы ничего не делаем, то демографическая, земельная и водная системы придут в дремучее состояние. Будет взрыв — это очевидно. Это может произойти в любую минуту, а через 15 лет это будет физически закономерно и неизбежно.
- Ранее Вы цитировали бывшего директора Управления по наркотикам и преступности ООН Антонио Марию Косту о надвигающемся на ЦА «идеальном шторме», в котором «соединились наркотики, преступность и мятежники, который долгие годы собирался на границе между Афганистаном и Пакистаном и теперь направляется в Центральную Азию». Опять же когда это может произойти?
- Идеальный шторм — это такое природное явление, в котором совпадает три разных фактора. В нашем случае это наркотики, преступность и терроризм, экстремизм. Наркотики задают гигантские финансовые возможности, экстремизм — дестабилизацию, а терроризм — направленные целевые действия по ликвидации государств как таковых. В этом смысле Коста указывает на «коктейль». Мне кажется, что и США, и государства ЦА, и Россия субъективно заинтересованы в стабильности в регионе. И это плюс. Но, поскольку деградационные процессы последних 20 лет велики — падение уровня и качества жизни (скажем, ВВП на душу населения в том же Таджикистане практически в 10 раз меньше, чем в Казахстане), то есть гигантская питательная среда для дестабилизации. Удастся ли удержать ситуацию при субъективной заинтересованности всех сторон — никто не знает, что показали события на юге Кыргызстана в прошлом году.
Рука Москвы

- На Ваш взгляд, что сдерживает интеграционные процессы? Нежелание России или настороженное отношение лидеров ЦА к Москве?
- Я уже неоднократно говорил, что ключевым фактором остается то, что и развалило Союз. Это московский, или российский, национализм. Это выраженное желание быть одними при трубе и не делиться с соседями, от которых для значительной части российского населения непонятно, какая выгода. И в этом плане ничего по большому счету не изменилось, и по-прежнему самый большой процент населения против реинтеграции именно в России. Это первое. Второе — есть гигантское взаимное недоверие. А его можно преодолеть только через самоотверженное усилие элит.
- Но готовы ли элиты этим заниматься?
- Это не вопрос «готовы или не готовы». Это не вопрос комфорта, вкуса, желания. Это вопросы, которые можно обозначить как фундаментальный императив постсоветского пространства. В этом смысле, если брать просто вкус и желание, те же российские элиты в значительной мере не хотят заниматься и, скажем, Костромской или Кировской областями, не то что далекой Центральной Азией. Но то же самое касается и многих других элит. Поэтому, повторюсь, это не вопрос желания. Залог достойного существования населения наших государств в ближайшие десятилетия — это только реинтеграция. Иначе в геополитическом пространстве мы будем и дальше маргинализироваться и превращаться в геополитических бомжей.
- Как Ваши идеи могут быть воплощены в жизнь с чисто технической стороны?
- Очень просто. Прежде всего, через крупные инфраструктурные, индустриальные, аграрные проекты, которые связывают этот регион — Среднего Востока, Средней Азии, Западной Сибири. Это прежде всего вопросы транспортные. И здесь пункт номер один — развивать существующие железнодорожные магистрали. Такая транспортная интеграция уже идет, но очень медленно. К сожалению, «Российские железные дороги», другие российские корпорации очень вяло участвуют в этих процессах.
Второй момент — это решение водной проблемы. Требуется выстраивание серьезного водного баланса в Центральной Евразии — в том числе это касается и Пакистана, и Афганистана, а не только центральноазиатских государств. Это тоже гигантский проект, который, по сути, сопоставим с проектами индустриализации 30-х гг.
- Как Вы считаете, кто-то в российских верхах на сегодня готов поддержать Ваши идеи?
- На самом деле, скажу по секрету, очень много высокопоставленных людей с интересом относятся к этой идее. Есть понятные официальные формы, и то, что позволено экспертам, не позволено официальным государственным лицам. Но сегодня эта идея вызывает все больший интерес и начинает достаточно серьезно обсуждаться. Это первый момент. Второй — у нас у всех, включая меня, присутствует инерционное постсоветское мышление. После развала СССР мы не знаем, куда приткнуться. У нас по-прежнему нет ясных представлений о будущем. Необходимо выздороветь всем: и элите России, прежде всего московской, и элите новых независимых государств ЦА, и экспертам. И либо мы будем выздоравливать, выстраивая проекты, либо приговорим народы к смерти.
- А какие-то конкретные персоналии из российского руководства, разделяющие эти взгляды, Вы все же можете назвать?
- Мне кажется, это преждевременно. Давайте смотреть за происходящими событиями в ближайшие годы. Я очень надеюсь, что предвыборная активность в РФ в 2011—2012 годах не уйдет в сторону отрешения от этих ключевых вопросов, и я уверен, что 2011 год станет годом постсоветской интеграции. Она пойдет ускоренными темпами и будет опираться в том числе на Союзное государство России и Беларуси (что бы ни говорили о нем — он жив), Таможенный союз, единое экономическое пространство. У нас уже очень серьезные образовались заделы. Дальше нужно просто превратить их в системный проект.

Крошки с барского стола

- Вы пишете, что на первый план сегодня должна выйти «проектная логика», цель которой — поднять наши страны до мирового качества жизни, и ведущую роль тут должна занять Россия. Но может ли она предложить что-то другим, если жизнь большинства ее граждан не соответствует мировому качеству жизни? Есть ли России чем поделиться с соседями?
- Здесь возможны два совершенно разных ответа. Один из них фантастический, а другой — реалистический. Фантастический заключается в том, что через 10 лет Россия вдруг в два раза разбогатеет (хотя я в этом не уверен, если все будет продолжаться так, как сейчас), и у нее появится возможность делиться крошками с барского стола с соседями. Однако в логике национальных эгоизмов никогда не будет достаточно богатства, удовлетворения эгоистических интересов — крошки для других не появятся.
Ведь это российско-московский национализм в 1989—1990 годах, по сути, торпедировал Союз, и даже такие люди, как Валентин Григорьевич Распутин, замечательный русский писатель, выступали с логикой, что «нас объедают окраины». А плюс эти окраины являются непрофильными активами, и от них якобы ничего не получишь. Отсюда, собственно, и состоялся развал СССР, потому что так называемое русское население, забыв про 20 млн таких же в других республиках Союза, не понимая реальной причины богатства той же РСФСР и Советского Союза, решили просто выйти, сбросив «непрофильные активы». Поэтому ждать, когда наступит какое-то просветление и «непрофильные активы» вдруг окажутся интересными, бессмысленно.
- Каков второй сценарий, реалистический?
- Проблема не в том, кто богаче, кто беднее и кто за чей счет может поживиться. Проблема в другом: как показали 20 лет, мы не создаем нового национального богатства, никакой новой сверхстоимости. Выход единственный, реалистичный, без всяких фантазий, взаимных обид и недоверий, заключается в том, чтобы перейти к новому типу экономической модели. Сегодня вся экономика связана с распределением того, что досталось по наследству, но по-разному: одним — побольше, другим — поменьше, третьим — ничего. В этой ситуации никогда не будет такого, что те, кому досталось все, будут делиться с теми, кому не досталось ничего.
Даже в России около трубы с газом и нефтью могут более или менее нормально существовать 70—80 млн человек. То есть даже внутри РФ половина населения — «непрофильные активы», и их надо как-то аккуратно, гуманно, культурно стравить со света, потому что им все равно с барского стола ничего не достанется.
Так что разница не в отношениях Таджикистана и России или России и Кыргызстана. Разница в том, что мы после развала СССР не изобрели никакого нового способа производства сверхстоимости, создания нового национального богатства. Мы ничего не производим. Это банально звучит, но это квинтэссенция всей проблематики. Выход один: те, кому досталось все, начнут что-то производить. А для этого им потребуется весь интеграционный потенциал постсоветского пространства.
- Страны ЦА сегодня могут что-то предложить в плане интеграционных проектов?
- Очень много интересных экспертов, политиков и в Таджикистане, и в Кыргызстане, и в Узбекистане. Я просто поражаюсь, насколько интересны представители элит этих государств, насколько интересны их предложения. В частности, в Таджикистане предлагают создать единую межгосударственную систему начального профессионального образования для того, чтобы существующие потоки миграции, людей вводить в профессиональный труд, а не просто оставлять в хаотическом состоянии. Вот конкретный пример серьезного интеграционного проекта! Но для этого нужна другая логика, организация экономики и социального развития.
- Кто еще, помимо России, мог бы занять лидирующие позиции в подобных интеграционных процессах?
- На самом деле за счет путешествий осенью прошлого года — в том числе и в ЦА, и в Прибалтику, и в Беларусь — я увидел воочию, что все модели по типу «центр — периферия» не работают. Есть интереснейшие идеи в любой из бывших республик СССР, и в том смысле я более чем уверен, что только в равноправном содержательном диалоге нам удастся выстроить новые проекты. Я лично очень многого жду от Таджикистана и Кыргызстана. Как я сказал выше, там есть и политики, и эксперты, которым есть что предложить. Таджикистан, казалось бы, самое бедное государство на сегодня, но при всей этой возмутительной бедности с точки зрения культуры людей, элит, я вижу интереснейшие предложения по самым разным направлениям — и гидроэнергетика, и кооперация. Поэтому здесь не должно быть ситуации «центр — периферия». Кто сможет, тот и будет делать эту интеграцию. У нас совершенно одинаковые в этом плане возможности.