Интеграционные процессы в рамках Таможенного союза Беларуси, России и Казахстана набирают обороты. Не исключено, что к этому альянсу в скором времени присоединятся Кыргызстан и Таджикистан. Но если в хозяйственной сфере нет серьезных препятствий для интеграции, то совсем по-другому обстоят дела в сфере валютно-финансовой.
Автор: Сергей ЗЕЛЕПУХИН
О планах по формированию ЕЭП и трудностях интеграционного процесса между Беларусью, Россией и Казахстаном шла речь на VI Международной конференции «Таможенный союз и единое экономическое пространство ЕврАзЭС: перспективы дальнейшей интеграции». После мероприятия мы попросили расставить точки над «i» ответственного секретаря Комиссии Таможенного союза, доктора экономических наук, академика РАН Сергея Глазьева.
Часть пути уже пройдена
- Сергей Юрьевич, сегодня все больше приходится слышать о перспективах создания Евразийского союза на основе ТС и ЕЭП. Складывается впечатление, что страны-участницы намерены форсировать интеграционные процессы. К чему такая спешка?
- Я не люблю слово «форсирование». Мы ведем работу в рамках намеченных планов, которые были утверждены президентом еще в 2007 году, и в соответствии с графиком, который был определен премьер-министром. На сегодня все эти планы выполнены в установленные сроки. Никакого форсажа нам не потребовалось. Работа шла в нормальном режиме, и формирование Таможенного союза произошло так быстро, поскольку это был естественный процесс.
- Под естественным процессом Вы имеете в виду...
- ...устранение таможенных барьеров между государствами, которые веками жили вместе в рамках общего экономического пространства. Снятие этих барьеров расширило возможности стран. Мы моментально ощутили эффект в виде ускоренного роста взаимной торговли на 40% в течение года, восстановления кооперационных связей, улучшения климата в рамках совместного сотрудничества и создания предпосылок для развития на основе производственной кооперации и сочетания конкурентных преимуществ.
- И на какой стадии интеграции находятся наши страны?
- Интеграционные процессы имеют свою внутреннюю логику, и мы сообразно этой логике, как и планировалось, переходим от общего рынка товаров к общему рынку услуг, капитала и труда. С 1 января будущего года вводится в действие целый пакет соглашений по единому экономическому пространству, предусматривающий параметры и формы функционирования этих общих рынков и их регулирование.
Следующий шаг — Евразийский экономический союз — подсказывается логикой интеграционного процесса, поскольку расширение полномочий наднациональных органов, расширение функций, которыми они наделяются для регулирования всех факторов производства, требует соответствующего совершенствования системы управления. Она должна отвечать сложностям тех задач, которые переданы на наднациональный уровень для регулирования единого экономического пространства.
В рамках этих задач есть вещи, которые, очевидно, нуждаются в интеграции, поскольку без этого общий рынок не может функционировать. Но есть сектора и функции, которые могут передаваться, а могут и не передаваться на наднациональный уровень. И этот вопрос должен решаться прагматично и исключительно из соображений целесообразности и минимизации рисков.
Для меня очевидно, что в рамках функционирования общего рынка товаров, услуг, капитала и труда тот пакет мер, который принят в рамках формирования ЕЭП, жизненно необходим. Нам нужна гармонизация по промышленной, сельскохозяйственной и макроэкономической политике. Нам необходима общая антимонопольная политика.
Дальше, если мы хотим иметь общую стратегию развития, нам необходимо формировать общий бюджет и общие программы развития, а также выравнивать условия конкуренции, что достигается целым рядом соглашений: по госзакупкам, госсубсидиям, по созданию единого антимонопольного органа.
Вот это то, что необходимо для нормального функционирования рынка без барьеров.
- А почему эти процессы менее заметны в финансовой системе?
- В валютно-финансовой системе у каждого государства сохраняются свои серьезные национальные особенности, которые объективно затрудняют интеграцию в этой сфере. Например, Беларусь проводит существенно иную денежную политику, чем Россия и Казахстан. Последние уже открыли свои финансовые рынки, особенно Казахстан пытается привлекать иностранных инвесторов для реализации программ развития, которые поставлены руководством страны.
В то же время белорусы сделали ставку на внутренние источники финансирования и на собственное производство. Оборотной стороной этой модели, которая дала высокие темпы экономического роста, стали неразвитый финансовый рынок и в определенной степени закрытость финансовой системы.
Жизнь показала, что эти модели не только имеют право на существование, но и обладают своими преимуществами. И сейчас попытки провести унификацию валютно-финансовых систем могут иметь негативные последствия для тех механизмов финансирования экономического роста, которые сложились в наших государствах.
Единой валюты пока не будет
- Как идет процесс интеграции в фискальной сфере?
- Сейчас мы пытаемся гармонизировать систему взимания косвенных налогов, но при этом не ставим задачу унификации не только НДС, но и налоговых систем. В этом плане будет сохраняться конкуренция национальных юрисдикций. Руководство наших государств последовательно проводит линию, чтобы развитие конкуренции влияло на улучшение условий хозяйствования. То есть оно сознательно идет на то, чтобы бизнес мог «перетекать» в те места, где лучше, комфортнее, где эффективно идет регулирование хозяйственной деятельности. Соответственно, объединение денежных систем как заключительная фаза интеграции на сегодняшний день тоже находится за горизонтом планирования.
- Почему?
- Европейский опыт объединения денежных систем показал, что оно должно опираться на интеграцию систем финансирования государственного долга. То есть, если мы не унифицируем госфинансы и не перейдем на общий бюджет, но при этом оставим общий финансовый рынок и разрешим каждому государству проводить свою долговую политику, могут возникнуть определенные риски. Например, когда та или иная страна может сорваться в сооружение финансовой пирамиды из своих долговых обязательств, что чревато развалом всего финансового рынка.
- То есть сейчас не может быть и речи о создании единой валюты?
- Европейский опыт подсказывает, что если мы хотим иметь единую валюту, то нам нужно ввести ограничение на эмиссию долговых ценных бумаг таким образом, чтобы государственные долги финансировались какой-то единой бумагой, а она выпускалась на основе общего баланса и единых границ. Пока наши государства к этому не готовы.
- Но если представить, что страны ТС все же решат перейти к единой валюте, то должна ли она быть принципиально новой?
- Я думаю, что механизмы, которые будут работать в рамках общего финансового рынка, станут естественным образом распределять роль национальных валют. Если убрать долларовую составляющую, то почти три четверти расчетов между нашими странами практически идет в российских рублях, что соответствует весу экономики России в нашем общем торговом обороте. При таком доминировании российского рубля в обслуживании взаимной торговли говорить о введении какой-то наднациональной валюты сложно.
Если Таможенный союз и ЕЭП будут расширяться и в них появятся не только Кыргызстан и Таджикистан, но и более крупное государство, например Украина, что приведет к снижению доли рубля во взаимной торговле, то у нас могут сформироваться предпосылки для создания единой валюты. Но для этого необходимо пройти колоссальный путь: это создание и единой системы валютного регулирования и контроля, и унифицированной системы денежной политики, и общей политики госдолгов. Я не думаю, что это наступит раньше, чем через десять лет.
Почему «бегут» капиталы
- Можете назвать главные риски для интеграции на постсоветском пространстве?
- Главные риски для интеграции связаны с долларизацией наших финансовых систем и высокой долей трансакций, которые осуществляются через доллар и евро. То есть мы используем неконтролируемые нами инструменты. Когда мы привязываем наши курсы к доллару, когда ведем расчеты в национальной валюте через кросс-курс доллара, когда гоняем наши валюты через платежные системы в Лондоне и Нью-Йорке, все это создает серьезные угрозы для всей системы расчетов в случае дальнейшей дестабилизации доллара и евро.
- А есть ли другие угрозы помимо валютных?
- Другие риски заключается в «растягивании» СНГ между внешними центрами силы. Мы видим, что в начале Молдавия, а теперь и Украина начинают активно поглощаться, а точнее колонизироваться Европейским союзом. Сейчас европейская элита оказывает давление на Брюссель и Киев с тем, чтобы поскорее снять торговые барьеры между Украиной и ЕС и тем самым перейти на режим свободного товарооборота. Это означает очень серьезный вызов для всей нашей многосторонней системы торговли, поскольку мы пока не можем эффективно контролировать переток товаров и проверять правильность процедур оценки товаров, которые действуют в Европе и Украине.
Причем этот риск исходит не только от Запада, но и с Востока. Сейчас главная проблема присоединения Кыргызстана к Таможенному союзу заключается в колоссальном объеме китайского импорта, который идет через эту страну, а сама она во многом используется как крупный логистический центр для переброски товаров из Китая на нашу территорию. Поэтому для присоединения Кыргызстана к ТС мы должны решить проблему легализации и упорядочения этой торговли. То есть риски, конечно, есть. Но чем быстрее мы будем интегрироваться, чем более емким и разнообразным у нас будет внутренний рынок, тем больше будет устойчивости.
- Сейчас идут активные дискуссии среди экономистов по поводу ограничительных мер для спекулятивного капитала. Какие риски для наших стран видите Вы со стороны краткосрочных портфельных инвестиций?
- Потоки спекулятивного капитала, которые генерируются для финансирования дефицита американского бюджета и платежного баланса, перетекают через американские банки по всему миру. Дешевые кредиты, которые они получают через вливания Федеральной резервной системы, лихорадочно пытаются обменять на какие-то реальные активы. Поэтому риски спекулятивных атак и захвата контроля над национальной собственностью со стороны обладателей этих капиталов с целью получения сверхприбылей путем дестабилизации национальных финансовых рынков очевидны. Они требуют ужесточения политики валютного регулирования и создания механизмов, которые бы отсекали спекулятивный капитал от прямых инвестиций и позволяли бы нам контролировать собственный рынок.
- В России и Казахстане процесс либерализации капитального счета уже прошел. Есть ли шанс отыграть назад, не ухудшая инвестиционный климат?
- Скажу свое личное мнение на этот счет. Нам эта открытость обходится очень дорого. Например, Россия теряет по $60—100 млрд ежегодно, которые вывозятся из страны и растворяются в мировой финансовой системе. В совокупности из СНГ за последние двадцать лет было вывезено около $2 трлн, которые были использованы для поддержки американских финансовых пирамид.
То есть эта открытость, которая является предметом гордости для наших отдельных либералов, на самом деле нам явно не по карману. Мы, можно сказать, истекаем кровью, субсидируя мировую финансовую систему с центром в США в гигантских объемах. Ведь $60—100 млрд, которые уходят из России ежегодно, это только нелегальный отток капитала. А если к этому прибавить капитал, который вывозится самими государствами, то эта сумма увеличится еще в два, а то и в три раза.
Получается, что мы открыли финансовую систему не столько для себя, сколько для иностранного капитала, который, вместо того чтобы прийти, как ожидалось, в качестве прямых инвестиций, на самом деле образовал центр притяжения для всевозможных форм легального и нелегального вывоза капитала из наших стран.
- Но как тогда пережили финансовый кризис страны, которые не проводили либерализацию капитального счета?
- Те страны, которые сохранили валютное регулирование и контролировали движение капитала, прошли кризис практически без потерь. Индия, Китай и многие другие страны кризиса просто не заметили. Так что в этом вопросе нужно действовать прагматично, не оглядываясь на ультралиберальные догмы и защищая свой валютно-финансовый рынок. При этом в нынешней ситуации необходимо опираться скорее на косвенные меры, чем на прямые ограничения, которые могут разорвать налаженные позитивные связи.
- Например?
- К таким широко дискутируемым сегодня мерам относится предложение по введению налога на спекулятивные операции (налог Тобина). Кстати, в России такой налог был. В свое время я его предложил ввести в размере 0,5% от трансакций. Он работал несколько лет и никаких дестабилизирующих эффектов не вызвал.
Кроме того, нужно уметь пользоваться процедурами временного ограничения на вывоз капитала. Можно устанавливать лаг (определенный отрезок времени) между ввозом и вывозом капитала. Можно управлять валютной позицией в коммерческих банках. То есть инструментов на самом деле очень много. Поэтому когда говорят, что с вывозом капитала невозможно бороться, потому что бизнес всегда найдет способы обойти госрегулирование, то это следствие некомпетентности людей, которые, вместо того чтобы работать исходя из рациональных соображений и в защиту национальных интересов, опустили руки и в свое оправдание говорят, что ничего сделать нельзя.
Страны, сумевшие выстроить валютно-финансовую систему на основе защиты национальных интересов, извлекают из международного финансового обмена колоссальные прибыли и в то же время не страдают от спекулятивных атак. Это не только страны с жестким валютным контролем, как Китай, Индия или Малайзия. Можно назвать в качестве примера Южную Корею, которая очень сильно пострадала, открыв свои рынки в начале 90‑х годов, но сейчас сумела их отрегулировать. Это и японская система регулирования движения капитала.
Не пора ли рублю менять статус?
- Вы предлагаете создавать свою платежную систему на основе нацвалюты?
- Переход на национальную платежную систему и использование наших валют (стран Таможенного союза) могут стать альтернативной формой взаимодействия с внешним миром, поскольку вывоз своих нацвалют в отличие от вывоза капитала в СКВ будет стимулировать расширение нашей банковской системы. Поэтому здесь надо провести четкое разделение. Если капитал вывозится в нацвалютах через наши банки и наши валюты начинают работать за рубежом, создавая нашу зону валютно-финансовых отношений, то здесь ограничения выстраивать не надо, поскольку чем больше спрос на нашу валюту, тем больше спрос на нашу банковскую систему. Если же идет вывоз капитала в иностранной валюте и из-за этого сужается внутренний денежный рынок, тогда это явный ущерб национальным интересам.
- Но все экспортируемое из Казахстана и России продается на мировых рынках за доллары. Как быть с этим?
- Надо переходить на расчеты в нацвалюте. Об этом мы говорим давно. Вообще, успешность идеи создания международного финансового центра в Москве или где-нибудь еще в рамках единого экономического пространства целиком зависит от того, есть ли спрос на нацвалюту. Если его в мире нет, то не может быть мирового финансового центра по определению, поскольку это то место, куда приходят хозяйствующие субъекты для того, чтобы взять кредиты и провести другие финансовые операции.
- А способна ли сегодня Россия взять на себя такую роль и сделать рубль резервной валютой хотя бы в ближнем зарубежье?
- Во‑первых, этот вопрос решается центральными банками государств‑партнеров и, во‑вторых, объективными экономическими механизмами. Если Россия переходит на торговлю нефтью и газом за рубли, то это автоматически заставляет европейскую банковскую систему открывать расчеты, занимать деньги и формировать резервы в российской валюте.
- Но почему этого не происходит сейчас?
- Не происходит по многим причинам. Экспортеры нефти и газа не хотят переходить в рубли, поскольку это поставит под жесткий контроль их денежные потоки. То есть если операции будут проводиться в рублях, то национальные монетарные власти смогут контролировать потоки капитала. А если они ведутся в долларах, то сейчас проконтролировать такие потоки невозможно.
- В чем тогда выход?
- Нужно политическое решение. Наши руководители говорили, что это давно надо было сделать, поскольку самостоятельно бизнес делать этого не хочет: и в силу инерции, поскольку он привык работать с иностранной валютой, и в силу личной коммерческой заинтересованности в уводе части доходов.
- В завершение вопрос о неизбежности нового кризиса. Чего ждете Вы?
- Следует ждать сохранения неустойчивости. Я не люблю апеллировать термином «волны кризиса», поскольку они настолько многообразны и по-разному проходят в различных странах, что говорить о регулярных колебаниях не приходится. Это, скорее всего, период турбулентности, где общее состояние экономической неустойчивости порождает очень серьезные риски, затрудняет инвестиции и загоняет экономику в депрессию.
Выход из этой депрессии произойдет после того, как сформируется новый технологический уклад, способный обеспечивать необходимый объем капитала для инвестиций и расширения производства. Его формирование происходит на наших глазах. Думаю, потребуется еще от трех до пяти лет для того, чтобы этот уклад, в основе которого лежат нано-, био- и информационные технологии, достиг серьезного веса, и тогда его ядро может стать локомотивом развития всей экономической системы.
Опыт показывает, что смена технологических укладов происходит от десяти до пятнадцати лет. Думаю, что половину этого периода мы уже прожили, но флуктуации в силу интернационализации и информатизации платежных систем настолько сильны, что рассасывание финансовых пузырей может не состояться. Тогда нам придется всерьез думать о новой валютно-финансовой архитектуре с серьезными ограничениями на спекулятивную деятельность, с несколькими валютными центрами и формированием крупных региональных экономических объединений, каждое из которых будет пытаться создать возле себя зону стабильности.
Факт-лист
Глазьев Сергей Юрьевич — доктор экономических наук, профессор, академик Российской академии наук. Автор более 120 научных работ. Депутат Государственной думы первого, третьего и четвертого созывов. С 27 ноября 2008 года является заместителем генерального секретаря ЕврАзЭС. Ответственный секретарь Комиссии Таможенного союза. В настоящее время также возглавляет Комитет по содействию внешнеэкономической деятельности Торгово-промышленной палаты РФ и занимает пост председателя Ассоциации внешнеэкономических организаций России. Входит в состав президиума Российского союза товаропроизводителей. Награжден медалью Н.Д. Кондратьева за цикл исследований «длинных волн» в экономическом развитии.
Источник: Газета "Голос Республики" №37 (213) от 21 октября 2011 года
Автор: Сергей ЗЕЛЕПУХИН
О планах по формированию ЕЭП и трудностях интеграционного процесса между Беларусью, Россией и Казахстаном шла речь на VI Международной конференции «Таможенный союз и единое экономическое пространство ЕврАзЭС: перспективы дальнейшей интеграции». После мероприятия мы попросили расставить точки над «i» ответственного секретаря Комиссии Таможенного союза, доктора экономических наук, академика РАН Сергея Глазьева.
Часть пути уже пройдена
- Сергей Юрьевич, сегодня все больше приходится слышать о перспективах создания Евразийского союза на основе ТС и ЕЭП. Складывается впечатление, что страны-участницы намерены форсировать интеграционные процессы. К чему такая спешка?
- Я не люблю слово «форсирование». Мы ведем работу в рамках намеченных планов, которые были утверждены президентом еще в 2007 году, и в соответствии с графиком, который был определен премьер-министром. На сегодня все эти планы выполнены в установленные сроки. Никакого форсажа нам не потребовалось. Работа шла в нормальном режиме, и формирование Таможенного союза произошло так быстро, поскольку это был естественный процесс.
- Под естественным процессом Вы имеете в виду...
- ...устранение таможенных барьеров между государствами, которые веками жили вместе в рамках общего экономического пространства. Снятие этих барьеров расширило возможности стран. Мы моментально ощутили эффект в виде ускоренного роста взаимной торговли на 40% в течение года, восстановления кооперационных связей, улучшения климата в рамках совместного сотрудничества и создания предпосылок для развития на основе производственной кооперации и сочетания конкурентных преимуществ.
- И на какой стадии интеграции находятся наши страны?
- Интеграционные процессы имеют свою внутреннюю логику, и мы сообразно этой логике, как и планировалось, переходим от общего рынка товаров к общему рынку услуг, капитала и труда. С 1 января будущего года вводится в действие целый пакет соглашений по единому экономическому пространству, предусматривающий параметры и формы функционирования этих общих рынков и их регулирование.
Следующий шаг — Евразийский экономический союз — подсказывается логикой интеграционного процесса, поскольку расширение полномочий наднациональных органов, расширение функций, которыми они наделяются для регулирования всех факторов производства, требует соответствующего совершенствования системы управления. Она должна отвечать сложностям тех задач, которые переданы на наднациональный уровень для регулирования единого экономического пространства.
В рамках этих задач есть вещи, которые, очевидно, нуждаются в интеграции, поскольку без этого общий рынок не может функционировать. Но есть сектора и функции, которые могут передаваться, а могут и не передаваться на наднациональный уровень. И этот вопрос должен решаться прагматично и исключительно из соображений целесообразности и минимизации рисков.
Для меня очевидно, что в рамках функционирования общего рынка товаров, услуг, капитала и труда тот пакет мер, который принят в рамках формирования ЕЭП, жизненно необходим. Нам нужна гармонизация по промышленной, сельскохозяйственной и макроэкономической политике. Нам необходима общая антимонопольная политика.
Дальше, если мы хотим иметь общую стратегию развития, нам необходимо формировать общий бюджет и общие программы развития, а также выравнивать условия конкуренции, что достигается целым рядом соглашений: по госзакупкам, госсубсидиям, по созданию единого антимонопольного органа.
Вот это то, что необходимо для нормального функционирования рынка без барьеров.
- А почему эти процессы менее заметны в финансовой системе?
- В валютно-финансовой системе у каждого государства сохраняются свои серьезные национальные особенности, которые объективно затрудняют интеграцию в этой сфере. Например, Беларусь проводит существенно иную денежную политику, чем Россия и Казахстан. Последние уже открыли свои финансовые рынки, особенно Казахстан пытается привлекать иностранных инвесторов для реализации программ развития, которые поставлены руководством страны.
В то же время белорусы сделали ставку на внутренние источники финансирования и на собственное производство. Оборотной стороной этой модели, которая дала высокие темпы экономического роста, стали неразвитый финансовый рынок и в определенной степени закрытость финансовой системы.
Жизнь показала, что эти модели не только имеют право на существование, но и обладают своими преимуществами. И сейчас попытки провести унификацию валютно-финансовых систем могут иметь негативные последствия для тех механизмов финансирования экономического роста, которые сложились в наших государствах.
Единой валюты пока не будет
- Как идет процесс интеграции в фискальной сфере?
- Сейчас мы пытаемся гармонизировать систему взимания косвенных налогов, но при этом не ставим задачу унификации не только НДС, но и налоговых систем. В этом плане будет сохраняться конкуренция национальных юрисдикций. Руководство наших государств последовательно проводит линию, чтобы развитие конкуренции влияло на улучшение условий хозяйствования. То есть оно сознательно идет на то, чтобы бизнес мог «перетекать» в те места, где лучше, комфортнее, где эффективно идет регулирование хозяйственной деятельности. Соответственно, объединение денежных систем как заключительная фаза интеграции на сегодняшний день тоже находится за горизонтом планирования.
- Почему?
- Европейский опыт объединения денежных систем показал, что оно должно опираться на интеграцию систем финансирования государственного долга. То есть, если мы не унифицируем госфинансы и не перейдем на общий бюджет, но при этом оставим общий финансовый рынок и разрешим каждому государству проводить свою долговую политику, могут возникнуть определенные риски. Например, когда та или иная страна может сорваться в сооружение финансовой пирамиды из своих долговых обязательств, что чревато развалом всего финансового рынка.
- То есть сейчас не может быть и речи о создании единой валюты?
- Европейский опыт подсказывает, что если мы хотим иметь единую валюту, то нам нужно ввести ограничение на эмиссию долговых ценных бумаг таким образом, чтобы государственные долги финансировались какой-то единой бумагой, а она выпускалась на основе общего баланса и единых границ. Пока наши государства к этому не готовы.
- Но если представить, что страны ТС все же решат перейти к единой валюте, то должна ли она быть принципиально новой?
- Я думаю, что механизмы, которые будут работать в рамках общего финансового рынка, станут естественным образом распределять роль национальных валют. Если убрать долларовую составляющую, то почти три четверти расчетов между нашими странами практически идет в российских рублях, что соответствует весу экономики России в нашем общем торговом обороте. При таком доминировании российского рубля в обслуживании взаимной торговли говорить о введении какой-то наднациональной валюты сложно.
Если Таможенный союз и ЕЭП будут расширяться и в них появятся не только Кыргызстан и Таджикистан, но и более крупное государство, например Украина, что приведет к снижению доли рубля во взаимной торговле, то у нас могут сформироваться предпосылки для создания единой валюты. Но для этого необходимо пройти колоссальный путь: это создание и единой системы валютного регулирования и контроля, и унифицированной системы денежной политики, и общей политики госдолгов. Я не думаю, что это наступит раньше, чем через десять лет.
Почему «бегут» капиталы
- Можете назвать главные риски для интеграции на постсоветском пространстве?
- Главные риски для интеграции связаны с долларизацией наших финансовых систем и высокой долей трансакций, которые осуществляются через доллар и евро. То есть мы используем неконтролируемые нами инструменты. Когда мы привязываем наши курсы к доллару, когда ведем расчеты в национальной валюте через кросс-курс доллара, когда гоняем наши валюты через платежные системы в Лондоне и Нью-Йорке, все это создает серьезные угрозы для всей системы расчетов в случае дальнейшей дестабилизации доллара и евро.
- А есть ли другие угрозы помимо валютных?
- Другие риски заключается в «растягивании» СНГ между внешними центрами силы. Мы видим, что в начале Молдавия, а теперь и Украина начинают активно поглощаться, а точнее колонизироваться Европейским союзом. Сейчас европейская элита оказывает давление на Брюссель и Киев с тем, чтобы поскорее снять торговые барьеры между Украиной и ЕС и тем самым перейти на режим свободного товарооборота. Это означает очень серьезный вызов для всей нашей многосторонней системы торговли, поскольку мы пока не можем эффективно контролировать переток товаров и проверять правильность процедур оценки товаров, которые действуют в Европе и Украине.
Причем этот риск исходит не только от Запада, но и с Востока. Сейчас главная проблема присоединения Кыргызстана к Таможенному союзу заключается в колоссальном объеме китайского импорта, который идет через эту страну, а сама она во многом используется как крупный логистический центр для переброски товаров из Китая на нашу территорию. Поэтому для присоединения Кыргызстана к ТС мы должны решить проблему легализации и упорядочения этой торговли. То есть риски, конечно, есть. Но чем быстрее мы будем интегрироваться, чем более емким и разнообразным у нас будет внутренний рынок, тем больше будет устойчивости.
- Сейчас идут активные дискуссии среди экономистов по поводу ограничительных мер для спекулятивного капитала. Какие риски для наших стран видите Вы со стороны краткосрочных портфельных инвестиций?
- Потоки спекулятивного капитала, которые генерируются для финансирования дефицита американского бюджета и платежного баланса, перетекают через американские банки по всему миру. Дешевые кредиты, которые они получают через вливания Федеральной резервной системы, лихорадочно пытаются обменять на какие-то реальные активы. Поэтому риски спекулятивных атак и захвата контроля над национальной собственностью со стороны обладателей этих капиталов с целью получения сверхприбылей путем дестабилизации национальных финансовых рынков очевидны. Они требуют ужесточения политики валютного регулирования и создания механизмов, которые бы отсекали спекулятивный капитал от прямых инвестиций и позволяли бы нам контролировать собственный рынок.
- В России и Казахстане процесс либерализации капитального счета уже прошел. Есть ли шанс отыграть назад, не ухудшая инвестиционный климат?
- Скажу свое личное мнение на этот счет. Нам эта открытость обходится очень дорого. Например, Россия теряет по $60—100 млрд ежегодно, которые вывозятся из страны и растворяются в мировой финансовой системе. В совокупности из СНГ за последние двадцать лет было вывезено около $2 трлн, которые были использованы для поддержки американских финансовых пирамид.
То есть эта открытость, которая является предметом гордости для наших отдельных либералов, на самом деле нам явно не по карману. Мы, можно сказать, истекаем кровью, субсидируя мировую финансовую систему с центром в США в гигантских объемах. Ведь $60—100 млрд, которые уходят из России ежегодно, это только нелегальный отток капитала. А если к этому прибавить капитал, который вывозится самими государствами, то эта сумма увеличится еще в два, а то и в три раза.
Получается, что мы открыли финансовую систему не столько для себя, сколько для иностранного капитала, который, вместо того чтобы прийти, как ожидалось, в качестве прямых инвестиций, на самом деле образовал центр притяжения для всевозможных форм легального и нелегального вывоза капитала из наших стран.
- Но как тогда пережили финансовый кризис страны, которые не проводили либерализацию капитального счета?
- Те страны, которые сохранили валютное регулирование и контролировали движение капитала, прошли кризис практически без потерь. Индия, Китай и многие другие страны кризиса просто не заметили. Так что в этом вопросе нужно действовать прагматично, не оглядываясь на ультралиберальные догмы и защищая свой валютно-финансовый рынок. При этом в нынешней ситуации необходимо опираться скорее на косвенные меры, чем на прямые ограничения, которые могут разорвать налаженные позитивные связи.
- Например?
- К таким широко дискутируемым сегодня мерам относится предложение по введению налога на спекулятивные операции (налог Тобина). Кстати, в России такой налог был. В свое время я его предложил ввести в размере 0,5% от трансакций. Он работал несколько лет и никаких дестабилизирующих эффектов не вызвал.
Кроме того, нужно уметь пользоваться процедурами временного ограничения на вывоз капитала. Можно устанавливать лаг (определенный отрезок времени) между ввозом и вывозом капитала. Можно управлять валютной позицией в коммерческих банках. То есть инструментов на самом деле очень много. Поэтому когда говорят, что с вывозом капитала невозможно бороться, потому что бизнес всегда найдет способы обойти госрегулирование, то это следствие некомпетентности людей, которые, вместо того чтобы работать исходя из рациональных соображений и в защиту национальных интересов, опустили руки и в свое оправдание говорят, что ничего сделать нельзя.
Страны, сумевшие выстроить валютно-финансовую систему на основе защиты национальных интересов, извлекают из международного финансового обмена колоссальные прибыли и в то же время не страдают от спекулятивных атак. Это не только страны с жестким валютным контролем, как Китай, Индия или Малайзия. Можно назвать в качестве примера Южную Корею, которая очень сильно пострадала, открыв свои рынки в начале 90‑х годов, но сейчас сумела их отрегулировать. Это и японская система регулирования движения капитала.
Не пора ли рублю менять статус?
- Вы предлагаете создавать свою платежную систему на основе нацвалюты?
- Переход на национальную платежную систему и использование наших валют (стран Таможенного союза) могут стать альтернативной формой взаимодействия с внешним миром, поскольку вывоз своих нацвалют в отличие от вывоза капитала в СКВ будет стимулировать расширение нашей банковской системы. Поэтому здесь надо провести четкое разделение. Если капитал вывозится в нацвалютах через наши банки и наши валюты начинают работать за рубежом, создавая нашу зону валютно-финансовых отношений, то здесь ограничения выстраивать не надо, поскольку чем больше спрос на нашу валюту, тем больше спрос на нашу банковскую систему. Если же идет вывоз капитала в иностранной валюте и из-за этого сужается внутренний денежный рынок, тогда это явный ущерб национальным интересам.
- Но все экспортируемое из Казахстана и России продается на мировых рынках за доллары. Как быть с этим?
- Надо переходить на расчеты в нацвалюте. Об этом мы говорим давно. Вообще, успешность идеи создания международного финансового центра в Москве или где-нибудь еще в рамках единого экономического пространства целиком зависит от того, есть ли спрос на нацвалюту. Если его в мире нет, то не может быть мирового финансового центра по определению, поскольку это то место, куда приходят хозяйствующие субъекты для того, чтобы взять кредиты и провести другие финансовые операции.
- А способна ли сегодня Россия взять на себя такую роль и сделать рубль резервной валютой хотя бы в ближнем зарубежье?
- Во‑первых, этот вопрос решается центральными банками государств‑партнеров и, во‑вторых, объективными экономическими механизмами. Если Россия переходит на торговлю нефтью и газом за рубли, то это автоматически заставляет европейскую банковскую систему открывать расчеты, занимать деньги и формировать резервы в российской валюте.
- Но почему этого не происходит сейчас?
- Не происходит по многим причинам. Экспортеры нефти и газа не хотят переходить в рубли, поскольку это поставит под жесткий контроль их денежные потоки. То есть если операции будут проводиться в рублях, то национальные монетарные власти смогут контролировать потоки капитала. А если они ведутся в долларах, то сейчас проконтролировать такие потоки невозможно.
- В чем тогда выход?
- Нужно политическое решение. Наши руководители говорили, что это давно надо было сделать, поскольку самостоятельно бизнес делать этого не хочет: и в силу инерции, поскольку он привык работать с иностранной валютой, и в силу личной коммерческой заинтересованности в уводе части доходов.
- В завершение вопрос о неизбежности нового кризиса. Чего ждете Вы?
- Следует ждать сохранения неустойчивости. Я не люблю апеллировать термином «волны кризиса», поскольку они настолько многообразны и по-разному проходят в различных странах, что говорить о регулярных колебаниях не приходится. Это, скорее всего, период турбулентности, где общее состояние экономической неустойчивости порождает очень серьезные риски, затрудняет инвестиции и загоняет экономику в депрессию.
Выход из этой депрессии произойдет после того, как сформируется новый технологический уклад, способный обеспечивать необходимый объем капитала для инвестиций и расширения производства. Его формирование происходит на наших глазах. Думаю, потребуется еще от трех до пяти лет для того, чтобы этот уклад, в основе которого лежат нано-, био- и информационные технологии, достиг серьезного веса, и тогда его ядро может стать локомотивом развития всей экономической системы.
Опыт показывает, что смена технологических укладов происходит от десяти до пятнадцати лет. Думаю, что половину этого периода мы уже прожили, но флуктуации в силу интернационализации и информатизации платежных систем настолько сильны, что рассасывание финансовых пузырей может не состояться. Тогда нам придется всерьез думать о новой валютно-финансовой архитектуре с серьезными ограничениями на спекулятивную деятельность, с несколькими валютными центрами и формированием крупных региональных экономических объединений, каждое из которых будет пытаться создать возле себя зону стабильности.
Факт-лист
Глазьев Сергей Юрьевич — доктор экономических наук, профессор, академик Российской академии наук. Автор более 120 научных работ. Депутат Государственной думы первого, третьего и четвертого созывов. С 27 ноября 2008 года является заместителем генерального секретаря ЕврАзЭС. Ответственный секретарь Комиссии Таможенного союза. В настоящее время также возглавляет Комитет по содействию внешнеэкономической деятельности Торгово-промышленной палаты РФ и занимает пост председателя Ассоциации внешнеэкономических организаций России. Входит в состав президиума Российского союза товаропроизводителей. Награжден медалью Н.Д. Кондратьева за цикл исследований «длинных волн» в экономическом развитии.
Источник: Газета "Голос Республики" №37 (213) от 21 октября 2011 года
0 коммент.:
Отправить комментарий